Поэту Игорю Чернухину исполнилось 80 лет.

Известному белгородскому поэту, одному из первых членов Союза писателей СССР Игорю Чернухину - 80 лет. Написала: «известному белгородскому»… и сама себя поправила, поскольку Игорь Андреевич поэт не белгородский, а, конечно же, российский. Я, к примеру, впервые услышала о нём около тридцати лет назад в редакции журнала «Уральский следопыт» в Свердловске, нынешнем Екатеринбурге. И тогда, и позже его стихи публиковались едва ли не во всех «толстых» журналах, таких как «Новый мир», «Юность», «Знамя», «Молодая гвардия», «Наш современник»… Переводились на многие языки. Он автор двадцати поэтических книг, которые выходили не только в Белгороде, но и в Москве, в Харькове, Воронеже… Стихотворение Игоря Чернухина «Славяне мы» стало поэтическим лейтмотивом международного фестиваля славянской культуры «Хотмыжская осень». А в последние годы его поэзия вошла в программу современной литературы во всех белгородских школах.

Всё врут календари!

Восемьдесят лет - возраст более чем солидный. Однако поверить, что 80 лет - Игорю Чернухину просто невозможно. Он сумел сохранить и моложавую сухощавость, и ясную память, и удивительную молодость духа. Общаясь с Игорем Андреевичем, никогда не чувствуешь разницы в возрасте, с ним интересно спорить, ещё интереснее его слушать: о литературе, о времени, о людях, с которыми сводила жизнь. И какими! Например, с Николаем Рубцовым. С ним дружил, когда учился в Литературном институте. Рекомендации для вступления в Союз писателей ему выдали Ярослав Смеляков и Вероника Тушнова. Довелось общаться и с другими классиками: Михаилом Светловым, Александром Жаровым, Игорем Сельвинским, Константином Симоновым, Сергеем Михалковым…

Когда-то давно, с молодым задором он написал в одном из своих стихотворений:
Не читайте меня вслух,
Тем более с эстрады.
Я никогда не был модным
и броским
Или ярким, как пёстрые
цветы.
Во мне издавна жила
Глухая сдержанность травы.
Той самой,
Что до поры лежит
под снегом,
Холодноватой и тихой…

Мне кажется, именно в этих строках можно найти ключ к пониманию характера И.Чернухина. И ключевое слово, безусловно, «сдержанность». Наверное, поэтому о себе он любит рассказывать меньше всего. А между тем судьба его воистину достойна пера романиста.

Жизнь прожить - не поле перейти

Он родился 5 февраля 1930 года в посёлке Томаровка в семье урождённой дворянки (из воронежских Никитиных), выпускницы института благородных девиц, и белгородского крестьянина, ставшего «правоверным» большевиком и «истинным партийцем». В Томаровке отец заведовал райфинотделом, но даже в самые голодные годы не принёс домой лишней горстки зерна. Мать с тёткой, как и все, собирали на обед траву. А в 40-м году его, партработника, послали в Западную Белоруссию, где он был заместителем председателя райисполкома в Любчанах (неподалёку от Бреста).

Там и застала их война. На рассвете 22 июня 1941 года они проснулись от страшного гула, выглянули в окно, а всё небо - в самолётах. Отец сказал: «Успокойтесь, это ученья». Однако уже через несколько часов стало очевидно, что это война. Но когда мать заметалась по дому, собирая вещи, отец прикрикнул: мол, не суетись, бери самое необходимое, поживёте недели две в Минске, пока мы всех фашистов уничтожим и вернётесь. Но, конечно, в Любчаны они уже никогда не вернулись. Как вспоминает сам Игорь Андреевич:

- Выехали из городка на лошади. А уже через несколько километров попали под бомбёжку. Лошадь разорвало прямо на наших глазах, а меня мама успела толкнуть на землю, прикрыв собой. Помню, я очень обиделся тогда на неё. Мне ведь было уже 11 лет, и я считал себя взрослым. Правда, когда закончилась бомбёжка, первое, что сделал, набил карманы осколками от бомб и с гордостью подумал: «Приеду в Томаровку, покажу друзьям. Они-то не знают, что такое война». Ребёнок же. Что возьмёшь... А потом мы шли и шли, сами не зная куда, лишь бы подальше от немцев. 3 июля добрались до станции Чаусы недалеко от Смоленска. Там и услышали первое обращение Сталина к советскому народу: «Братья и сёстры, к вам обращаюсь я…». Там же нас погрузили в товарняк и отправили на Урал. Ехали, наверное, недели две на открытой платформе…

В Белгород вернулись в 1944 году, когда весь город ещё дымился в развалинах. Но самое страшное случилось в 1950 году, когда его, одного из лучших студентов Харьковского юридического института, члена бюро райкома ВЛКСМ, арестовали за… «антисоветскую деятельность» по приснопамятной 58-й статье.

- Я, правда, никак не мог понять, какое она может иметь отношение ко мне, - рассказывает Игорь Андреевич, - но следователь всё объяснил. Оказывается, «взяли» моего школьного друга, который вёл разговоры о том, что крестьянам в колхозе жить очень тяжело. Я же присутствовал при этом и не сообщил об антисоветских разговорах куда следует. А став студентом, совершил ещё большее преступление: пропагандировал стихи «кулацкого» поэта Сергея Есенина. И что совсем уж чудовищно: прочёл и передал другу содержание «Письма Ленина к съезду», в котором Владимир Ильич дал не очень лестные характеристики большевистским вождям, особенно Сталину…

Почти год провёл он в одиночной камере, а потом со сроком 25 лет (после апелляции срок «скостили» до 10 лет) был отправлен в лагерь для политзаключённых в Джезказган. Представить невозможно, что пришлось пережить 20-летнему юноше. Сам Игорь Андреевич не очень любит откровенничать об этом, а вот о людях (опять же о людях!), с которыми довелось там встретиться, вспоминает с огромным уважением и благодарностью.

- Я был самый молодой среди заключённых, и они буквально опекали меня. Андрей Трубецкой - потомок князя-декабриста, вернувшийся из парижской эмиграции в СССР, сразу предупредил: «Будут посылать на работу в шахту, ни в коем случае не соглашайся. При твоём истощении ты там через полгода погибнешь. Лучше иди в БУР (внутренняя тюрьма в лагере) - будет тяжело, но мы поможем, и ты выдержишь.

Я, действительно, выдержал, после чего меня послали в карьер колоть валуны на щебень. Суточная норма на двоих - 10 вагонеток. Я первое время и молота удержать не мог. Грузин Вано за меня работал, да ещё подшучивал: «Не горюй, студент, успеешь ещё с молотом наиграться...».

Миша Кудинов - молодой поэт-переводчик, выпускник Московского университета, занимался со мной литературой. Именно он открыл для меня Александра Блока, Николая Гумилёва… Благодаря ему я прошёл настоящую школу мировой поэзии. Жаль, что в 1953 году нас всех разогнали по разным лагерям. Мы ведь пытались восстание поднять. Манифест написали, Ворошилова требовали. Целую неделю на работу не выходили. Но что могут сделать безоружные дистрофики против танков?!

А в 1956 году меня одного из первых реабилитировали. Вызвали ночью в кабинет начальника лагеря. Я, естественно, ничего не пойму. Люди какие-то в генеральских погонах. Один из них представился:

- Мы - комиссия Верховного Совета СССР и Центрального Комитета партии. За что срок?

- За попытку изменить государственный строй на более демократических ленинских началах, - отвечаю.

Он улыбнулся и говорит:

- Дурак ты, а не ленинец. Завтра домой поедешь. Радуйся.

А у меня от неожиданности вдруг нервы сдали, и слёзы прямо градом по лицу. Пытаюсь успокоиться и не могу. Тогда он подошёл ко мне, положил руку на плечо и очень тихо сказал:

- Ты прости, сынок, советскую власть, она была не права.

И новый день перед лицом твоим

Мы никогда не говорили с Игорем Андреевичем о том, простил он своих мучителей или нет. В этом просто не было необходимости. Достаточно взять его книги, и всё станет ясно. Он, конечно, ничего не забыл. Рана в душе до сих пор кровоточит. Но даже в самых жёстких стихах есть боль за страну, за народ, за поруганные поколенья, но мстительного злорадства нет и в помине. И если он обращается в прошлое, то всё равно смотрит в день будущий, утверждая:
А надо жить…
Один мудрец однажды
Сказал, что счастья нет,
но есть покой и воля.
Нам удержать покоя б
равновесье,
Вдохнуть бы волю
поднебесной сини! -
И путь распахнут -
вечности и песне,
Кресту и жизни,
небу и Мессии.

С этими чувствами он и живёт. А в поэзии Игоря Чернухина гражданская и философская темы очень органично сосуществуют с лирикой как любовной, так и пейзажной. Возможно, именно это сочетание и привлекает к творчеству поэта людей самых разных и по возрасту, и по жизненно-политическим взглядам, и по литературно-вкусовым пристрастиям… И замечательно! Пусть так и будет. Каждый воспринимает стихи по-своему, находя или не находя (тут уж как душе угодно) в них отблески собственных мыслей, чувств, сомнений, страстей… Стихи хочется больше читать, нежели говорить о них.