Именно эта серьёзная дата заставила нас нарушить его тихие будни своим визитом и немного поговорить о жизни.

«Мам, а ты в школе перьями писала?» - спросил меня как-то очень серьёзно сын, и не оценил моего юмора в ответ про гусей и лучины. Трудно осмыслить то, что происходило задолго до тебя. Я еду к человеку, которому 95. Он родился в 1925 году, как Маргарет Тэтчер и Аркадий Стругацкий. В тот год умер Сергей Есенин, СССР расширился Туркменией и Узбекистаном, в Крыму открылся Всесоюзный пионерский лагерь «Артек», а в Женеве подписали запрет на применение ядовитых газов и биосредств в войне. На советские экраны вышел «Броненосец Потёмкин» Сергея Эйзенштейна, а на американские - «Золотая лихорадка» Чарли Чаплина. Мой собеседник - современник этих и многих других событий, о которых поколение даже моих родителей знает только из учебника истории, и это трудно осмыслить.

Как поживаете?

Скромный домик напротив сахарного завода скрывают разросшиеся деревья, на покосившейся калитке поржавевшая звёздочка. Должно быть здесь? Откинув железный крючок и пройдя через зелёную галерею яблонь и слив, я нерешительно останавливаюсь у деревянного крыльца. На звонок открывает сам хозяин.

– Здра-авствуйте, проходите.

– Как поживаете, Василий Николаевич?

– Живу пока, вроде ничего! – смеётся он в ответ и ведёт в большую комнату. Его дом и ещё четыре таких же построили ещё при Боткиных для работников сахарного завода, как раз напротив проходной. Дом на две квартиры с высоченными полотками, просторными комнатами и широким коридором. В комнате на белёной стене красный ковёр над диваном. Стёкла старинного буфета украшают чёрно-белые фотокарточки, а за ними видны рюмки и фужеры на кружевных салфеточках. Под посудой множество открыток с 9 мая. На одном из конвертов «Москва Кремль»- президент поздравил. Бережно хранится и открытка, и конверт. Посреди просторной комнаты стол, на нём расставлены шашки и шахматы.

– Это мы с дочкой играем, – говорит Василий Николаевич.
– Кто выигрывает?
– Да что-то последние два раза я.

Убивать не пришлось

В этот дом семья переехала 50 лет назад. За это время обстановку изменили, кажется, только пластиковые окна - подарок администрации к одному из юбилеев Победы и плоский белый телевизор - вещь нужная, но этой обстановке совершенно чужая.
– За новостями следите?
– Да, новости смотрю, слушаю всегда, интересуюсь, что в мире происходит.
– И что происходит?
– Вчера про Ефремова было что-то и его адвоката.
- А кино смотрите?
– На диване ложусь, если не заснул - значит посмотрел.
– Какие фильмы любите?
– Про войну.
- Вы и сами, наверно, войну видели? Расскажите про детство, юность.
– Я родился в селе Стрелица-Вторая, тут недалеко, в Шебекинском районе. Детство у меня было плохое. Мать умерла с голоду в 1933 году, и мы с отцом остались вдвоём. Он завербовался на Дальний восток в нынешний город Белогорск, взял меня, и мы уехали. Жил я там пока меня в армию не призвали в декабре 1942 года в снайперскую школу в Шкотово.
Нетребенко и ещё около 80 юношей стали первыми призывниками новой снайперской школы. Необходимость подготовки снайперов в широких масштабах появилась в ходе Сталинградской битвы. Тогда по приказу Сталина на Дальнем Востоке и сформировали три снайперские школы. После обучения курсантов распределили по разным полкам.
– Война шла далеко на западе, но мы там тоже были наготове. Многие подавали рапорты, просились на фронт, но нам сказали, когда надо будет - тогда возьмём и спрашивать не будем! Помню 9 августа 1945 года мы перешли границу у деревни Градеково в Маньчжурию и пошли на город Муданьцзян.
– Японцев через прицел видели?
– Было дело. Снайперы в паре работали: наблюдаюший и стрелок. Я в прицел наблюдал за ними, а убивать людей мне не пришлось.

Это было наше всё

После демобилизации в 1948 году решил вернуться на свою родину. Оказалось, рабочие руки нужны на сахарном заводе.
– Когда я пришёл - завод только восстанавливался после войны, оборудование было немецкое, привезённое по репарации. Тут всё кипело! В 1949 году был пуск завода, я помню митинг праздничный. По профессии я был когда-то слесарем, а потом главным механиком, отвечал, чтобы завод работал без остановок. На мне были ремонтные бригады. Ох, тогда и весёлая жизнь была, хорошая, когда завод работал! Потом всё изменилось, пошло на убыль, – рассказывает он, подразумевая закрытие завода, на котором трудился до начала 1980-х.
- Сильно расстроились, когда завод закрылся?
– Конечно, я хоть тогда уже давно на пенсии был, но расстро-оился, это же было наше всё! Жалко было аж слёзы шли.
- Раньше жизнь лучше была, или сейчас?
– Раньше. Когда завод работал, с утра все шли на смену, у всех настроение хорррошее, мне это нравилось. А сейчас мертвые стены стоят…

Нина Андреевна

Он вспоминает былое, сидя в зелёном кресле. В покрывалах я узнаю знакомые мотивы из далёкого детства - такие же были у моей бабушки, да и в каждой семье, наверное. Взгляд переходит к книжному шкафу: Толстой, Маяковский, Грин, Макаренко, «Очерки истории КПСС», «Теория механизмов и машин», благодарность от главы поселения за многолетний добросовестный труд и подарочные книги о Белгородской области. Книг он давно не читает, говорит, что очки никогда в жизни не носил, а сейчас, когда правый глаз не видит совсем, они уже и ни к чему.
Перед книгами расставлены фотографии: пожилая пара на фоне цветочной клумбы, молодая пара с ребёнком, черно-белый снимок ребёнка на пляже.
- Это ваша жена? Расскажите про неё, как её звали?
– (Надолго задумывается). Так Нина Андреевна!
Странные игры человеческой памяти: она сразу достаёт Муданьцзян почти 80-летней давности и далеко прячет имя человека, с которым прошло полвека совместной жизни. Нину он увидел в клубе на танцах в 1948 году, тогда и поженились. Свадьбы никакой не было. Посидели за столом, выпили да песни попели. Даже гармошки не было.
Нина Андреевна вела домашнее хозяйство, воспитывала сына и дочку, вышивала крестиком. Её две вышивки и сейчас украшают стену над журнальным столиком. Единственный внук и правнучка живут в Украине, и редкое общение происходит по телефону. Иногда к Василию Николаевичу приходят школьники. Последний раз были весной, он вышел на крыльцо и дети спели несколько песен под баян. Говорит, понравилось.
Не о чем жалеть
Его прогулки давно ограничены двором и зарастающим палисадником. В нём очень пахнет яблоками, они гниют на деревьях и в траве. Раскидистые сливы покрывает лишайник, их урожай тоже созрел впустую - некому ни собирать, ни есть. Картинное увядание настраивает на мысли о вечном.
- 95 лет - много или мало?
– Это уже мно-ого. Уже, наверно, скоро будем покидать.
– Страшно?
– Страшного ничего нет. Сама придёт как-то внезапно, я об этом не думаю.
– В свои 95 вы о чем-то жалеете в своей жизни?
– Вроде не о чем жалеть. Только завод жалко, что он мёртвая душа. Завод - это самое главное.
- Есть на что пожаловаться в жизни?
– Особо не на что особо жаловаться. Разве что вот штакетник во дворе старый.