Трагедия произошла в июне 1995 года. У него начало пошаливать сердце. Предложили сделать операцию ещё в апреле, но он захотел отпраздновать 50-летие Победы. Я видел в тот день своего друга Георгия Берегового стоящим по стойке "смирно" возле могилы Неизвестного солдата. Будто пришёл проститься, предчувствуя печальный исход!

Для меня не стало не только героической личности, всемирно известного космонавта, но дорогого мне человека, с которым мы сблизились несколько десятков лет назад, были рядом, даже если жили далеко друг от друга, и в советские праздники, и в будни, и в тяжёлое "демократическое" время.

Где, как не в авиации и в космонавтике с такой полнотой раскрываются личностные качества и способности? Где, как не тут, предоставляется возможность для проявления характера? Я много разговаривал с Георгием Тимофеевичем Береговым о его судьбе в профессии, расспрашивал его друзей, прочёл все написанные им книги. Понял, сколько трудностей и препятствий пришлось ему преодолеть. И то, что я узнал, это только какая-то малая частица.

"Однажды, - пишет Г.Береговой в подаренной мне книге "Угол атаки", - эскадрилье, которой я тогда командовал, предстояло взлететь с аэродрома сразу же вслед за звеном американских бомбардировщиков, которые совершали так называемые "челночные" операции по бомбёжке военных объектов фашистов. Выруливаем на старт, и вдруг первый из "бостонов", едва оторвавшись от полосы, с грохотом взрывается прямо у нас на глазах. За ним пламя охватывает второй, третий. За какой-то десяток секунд несколько машин превратилось в пылающие костры. Не зная ещё, что произошло, даю газ - так и взлетели через костры...

Впоследствии нам рассказали, в чём было дело. Бомбы, подвешиваемые под крылья "бостонов", предварительно окрашивались изнутри, чтобы заливаемый туда жидкий газ не мог вступить в химическую реакцию с их металлическими каркасами. Видимо, краска в одной из бомб где-то отслоилась, не успевший ещё остыть тол соприкоснулся с металлом. Начинив бомбу детонирующими от вибрации пирокситами, та взорвалась, едва бомбардировщик оторвался от полосы. Остальные машины загорались в воздухе друг от друга".

И это не самый горячий эпизод в его фронтовой биографии. Много чего случалось с ним, когда служил в армии генерала Громова, и в корпусе не менее известного Каманина, и в дивизии столь же известного Байдукова - на Калининском и Степном фронтах. "Было и так, - свидетельствует Каманин, - 28 июля 1943 года во время боёв на Курской дуге группа "ильюшиных" во главе с капитаном Береговым штурмовала передний край противника. Неожиданно появились две группы вражеских истребителей. Одна завязала бой с нашими истребителями прикрытия, а другая напала на "ИЛы". Фашисты атаковали штурмовиков с задней полусферы, снизу. Береговой быстро перестроил свою группу из правого пеленга в оборонительный круг, и воздушные стрелки встретили гитлеровцев пулемётным огнём. Потом постепенно оттянул свою группу к переднему краю наших войск. Два "мессера" набросились на его машину. Пулемётная очередь прошила плоскость, самолёт задымился. В этот момент один из "мессеров" проскочил вперёд самолёта Берегового и на какое-то мгновение подставил себя под удар. Наш лётчик не упустил этого шанса, быстро вывернул самолёт, сделал горку и ударил из пушки. Вражеский истребитель задымился и вышел из боя. После этого две пары "мессершмиттов" атаковали ведущего штурмовиков. Загорелся мотор. Береговой приказал своему заместителю вести группу на аэродром, а сам на высоте 300 метров выбросился с парашютом из объятой пламенем кабины".

Это только один из многочисленных боевых и героических эпизодов Георгия Берегового. С мая 1942 года и до последнего дня войны летал он на боевые задания. Три раза горел, три раза был сбит, но всегда возвращался.

"При одном испытательном полёте, - рассказывал мне Г.Береговой, - я, мягко говоря, позволил себе расслабиться, на несколько секунд отвлёкся, забыв, что сижу за штурвалом реактивной машины. Зазеваться в такие секунды - смерти подобно. Когда машина чуть набрала высоту, незаметно для себя я перевернул её на спину и вместо того, чтобы "бочкой" выйти из создавшегося положения, решил выйти переворотом. Самолёт захрустел, как сухарь на зубах; до земли - неполная сотня метров, подо мной замелькали макушки деревьев... Изменить уже ничего нельзя: машина чудом не рассыпалась в воздухе. Врежусь или нет? И вдруг в какое-то мгновение не столько разум, сколько чутьё подсказало: проскочу! Над самыми верхушками деревьев, но проскочу! Иду на аэродром. "Выйдут ли шасси, посадочные закрылки, не откажет ли управление? - Крадучись подошёл к посадочной полосе, всё, к счастью, сработало.

Сбежались техники. Удивлённо рассматривают самолёт, разводят руками. Я вылез, оглядел машину и глазам не верю: крылья, стабилизатор, фюзеляж - всё деформировалось. Не самолёт, а какая-то стиральная доска. Ещё во власти пережитого, сбросил парашют и побрёл по лётному полю... Потом я узнал, что определили инженеры. В момент вывода машины в горизонтальный полёт перегрузки, испытанные самолётом и лётчиком, были не менее 12-14 единиц. То есть мой собственный вес подскочил до тонны".

Вторую Золотую звезду Героя Советского Союза Георгий Тимофеевич получил в 47 лет, он первым в таком возрасте слетал в космос. Был следующим, после трагической гибели Владимира Комарова.

Впервые я встретился с Береговым в Белгороде, в дни празднования 30-й годовщины битвы на Курской дуге. Попросил его, возвращавшегося с отдыха с женой, сыном и дочерью, принять участие в наших торжествах. В области эти дни всегда отмечали широко, с ликованием и печалью. А в тот раз съехались сотни гостей - участников сражения. Стоило нам притормозить - вся деревня приглашала к столам с угощением. В эти августовские дни для ветеранов было выставлено всё, чем были богаты деревенские закрома, - топлёное молоко, творог, сыр, мясо, картошка, огурцы, помидоры, яблоки, мёд.

Приехал Георгий Тимофеевич в сером костюме. Он был так ему к лицу! И вдруг после второго или третьего дня этих наших праздничных поездок - из Томаровки в Яковлево, из Яковлево - в попутные сёла и деревни, говорит: "Завтра в пять утра лечу в Москву". На мой удивлённый взгляд ответил: "Не пристало мне, генералу, в эти дни быть в штатском".

Возвратился как по часам, на другой день. И это уже был иной Береговой - с двумя Золотыми звёздами, но ещё генерал-майор авиации.

Его любили все. Проезжаем мимо рабочих, занятых на асфальтировании дороги, - и они, опасаясь, что не остановимся, не поговорим, загораживают путь тяжёлыми дорожными катками...

Митинги, беседы, воспоминания о трагизме войны, наших победах и горьких потерях.

Уже в тот приезд Береговой так много узнал об области, о её истории, традициях, познакомился с людьми, о которых в наши последующие встречи всегда расспрашивал: как они живут, как им работается. Интерес к жизни у него был неиссякаемый. И к тому, какие хлеба на полях, и какой процент металла содержит руда на Лебединском горно-обогатительном комбинате... Съездили с ним на Прохоровское поле, осмотрели блиндаж П.А.Ротмистрова. Всё было ему интересно: и моё сравнение Прохоровки с Куликово и Бородино, и как я пробивал эту идею, каких поэтов привлёк, чтобы написали об этом стихи. Побыли у памятника Александру Горовцу, лётчику, ворвавшемуся в гущу из двадцати немецких бомбардировщиков и сбившему девять из них. Уникальный случай во всей Отечественной войне! Георгия Тимофеевича засыпали повсюду цветами, и мы полмашины их отвезли к памятнику.

Береговой мгновенно находил общий язык и со стариками, и с мальчишками, и с пастухами, и с комбайнерами. Какой-то тракторист снял майку: "Распишитесь!". Кто-то расспрашивал про тренировки в Звёздном городке. Георгий Тимофеевич отличался отменным чувством юмора, помню, как он рассказывал одну из своих любимых историй про преподавателя Военной академии им. Ю.А.Гагарина. К концу лекции у него всегда садился голос, и ему ставили на кафедру стакан чая. Слушатели, люди солидные, с высшими офицерскими званиями, решили его разыграть. Вместо чая налили стакан коньяка. Налили, поставили на кафедру, а сами тревожатся: как-то он к этой игре отнесётся? Начал преподаватель читать лекцию, в горле запершило, и он потянулся к стакану. Никакого смущения. Потом ещё глоток, ещё... К концу лекции допил коньяк и, уходя, обратился к аудитории: "Хороший курс. Такому курсу и читать приятно".

Отметив день сражения на Прохоровском поле, проводили мы московских гостей.

А через год я и сам переехал на работу в Москву. И тут наше общение возобновилось. Как московский старожил, первую встречу, он решил устроить у себя дома, в Звёздном. Я вместе с группой сотрудников ЦК в те дни работал на Ближней - сталинской даче, готовили материалы к очередному съезду партии.

Звонит дочь: "Завтра у тебя выходной? Я так и сказала Георгию Тимофеевичу. Он хочет забрать нас к себе".

Славно мы провели тот день у Береговых. И в разговорах за столом, и в музей космонавтики сходили, и по городку побродили; сохранились фотографии, сделанные Георгием Тимофеевичем. Тогда ещё сын А.М.Василевского - Юрий Александрович, генерал-майор, начальник штаба Центра подготовки космонавтов, с женой Верой Борисовной пришли в гости.

Не раз потом мы встречались с Береговыми. Они приезжали к нам в гости. Общались на правительственных приёмах в Кремле. А то Георгий Тимофеевич, оказавшись в ЦК, в отделе, который курировал космонавтику, забежит навестить. Съездит в Белгород и расскажет, что там и как. Это в Москве. А потом у меня была Белоруссия. Однажды на пороге кабинета появляется Береговой. Обнимаемся. Он прикалывает к моему пиджаку юбилейную медаль: "Это тебе, за пропаганду космонавтики".

Вечер провели у нас на даче. Он подписал два тома Пушкина - один Александре Фёдоровне, другой - Наташе. Пушкина он любил, знал наизусть "Евгения Онегина". С увлечением рассказывал о своей встрече с Нилом Армстронгом - американским космонавтом, первым ступившим на Луну. Побыв в гостях у Береговых, Армстронг прислал Георгию Тимофеевичу такое письмо: "Дорогой Георгий! Прошло уже немало времени с тех пор, как я вернулся из замечательной поездки в вашу страну, но память хранит волнующие воспоминания об этой поездке. Извините, что не написал раньше, но после возвращения я был завален работой. Помимо всего прочего на меня теперь возложены обязанности директора астрономических исследований в НАСА. Эта работа обещает быть в высшей степени увлекательной.

Вы и ваши товарищи космонавты проявили исключительное радушие во время моего пребывания в Звёздном городке. Моя особая признательность за то, что вы и космонавт Феоктистов пожертвовали своим плотным деловым графиком, чтобы сопровождать меня в течение всего моего визита в Советский Союз. Феоктистову я напишу отдельно.

Пожалуйста, передайте самые тёплые пожелания вашей милой жене и скажите ей, что самовар доехал благополучно и я надеюсь в ближайшее время воспользоваться им в моём новом доме".

Через несколько лет я вернулся из Белоруссии в Москву: поручили редактировать журнал ЦК "Партийная жизнь". А вскоре последовали августовские события 1991 года. Вот когда была проверка на надёжность тех, кто стремился всегда быть рядом со мной! Ещё недавно на всех перекрёстках подчёркивали, что они (сколько их было!) у меня в друзьях, а тут, когда работы нет, с пенсией волокита, и партия под запретом, их будто током отшибло.

Береговой поддержал меня в то непростое время. 30 декабря позвонил и, поздравив с Новым годом, сказал: "Оказались в пике. Надо выйти, пережить. Садись за книгу и все ненужные эмоции - побоку. Семья здорова? - Всё подробно, основательно, как умеют говорить только серьёзные, много повидавшие на своём веку люди. И как хороший психолог добавил: "Мы заедем с Лидией Матвеевной - чай сообразите?".

- Если в складчину, то сообразим, - пошутил я. Он расхохотался: "Тогда порядок".

А в последнее время виделись редко. То он: "Надо встретиться. Давай созвонимся через недельку-другую". То - я. Так и волынили. Всегда находились причины, чтобы отодвинуть встречу, пока однажды вечером 1995 года не раздался звонок из Звёздного. Обычно звонил он сам, а тут вдруг - Лидия Матвеевна...

Как же крутились московские журналисты вокруг Берегового, когда он был в фаворе! А на его уход откликнулись кто строчкой, кто - пол строчкой. А кто, словно воды в рот набрал! Пожалуй, только доктор педагогических наук, генерал-майор медицинской службы В.А.Пономаренко сказал о нём в печати, идущие от всего сердца строки:

- Ушёл в небо на вечное поселение генерал-лейтенант авиации, дважды Герой Советского Союза, заслуженный лётчик-испытатель СССР, кандидат психологических наук Георгий Тимофеевич Береговой. На похоронах, как принято, на подушечках несли боевые ордена и медали 30 офицеров. Но уважали и любили люди своего национального Героя не за ордена, а за благочестие, совесть и ум. Георгий Тимофеевич - добрая, сильная и исключительно целеустремлённая творческая личность. Он не только имел принципы в жизни, но и реализовал их. Это был человек со стойким характером, неиссякаемой духовной энергией, высокими нравственными побуждениями. Береговой - это целая эпоха в авиации и космонавтике, пример служения человечеству до последних своих дней, - пишет Пономаренко.

Георгий Тимофеевич много помогал учёным-психологам. Сыграл не последнюю роль при организации Института психологии Академии наук СССР. Активно разрабатывал космическую психологию и эргономику. Был автором и соавтором более 100 статей и монографий.

27 сентября 1996 года Институт теоретической астрономии Российской академии наук, возглавляющий в нашей стране работы по изучению и каталогизации малых планет Солнечной системы, от имени Международного астрономического союза засвидетельствовал, что отныне малая планета, зарегистрированная под № 6319, - не безымянная. Она получила имя "Береговой".

Время идёт, и мне после ухода Берегового осталось одно: в день его смерти или в день рождения съездить на Новодевичье кладбище, чтобы помянуть его и положить цветы. Перезваниваться же и встречаться уже с его женой, детьми, братом генерал-лейтенантом в отставке Михаилом Тимофеевичем и внуком Егором. А в 2006 году умерла и Лидия Матвеевна.

Однажды передал с Егором для Береговых несколько экземпляров второго издания своих "Несожжённых тетрадей" с очерком о Георгии Тимофеевиче. Он оставил их то ли в студенческой аудитории, то ли в приёмной деканата, а когда вернулся - книг уже не было. Впрочем, и он, и я огорчались недолго. Рассудили спокойно: если книги воруют - значит, они кому-то нужны.

(Даётся в сокращении)