Ракитянский район. На поле, притулившемся одним боком к лесопосадкам, другим - к лесочку, чуть ли не с самой зари, «по холодку», трудились две женщины. Они уже заканчивали свой «свекольный» клин. Одна, постарше, работала не отрываясь. Другая, помоложе, заметно притомилась, то и дело распрямлялась, поглядывая вдаль. Она жила и училась в городе. Здесь, у бабушки, бывала наездом. От сельских работ отвыкла, но вот приходилось… И чтобы как-то объяснить очередную заминку, девушка сообщила:

- Ой, смотри, белая «Волга»!
- Уж не за тобой ли? На белом коне, - отозвалась бабушка и, продолжая сноровисто дёргать траву, добавила: «Крутой какой-нибудь…»
- Бабуль, крутые на «БМВ».
- Ну, может, дачник. Не стой, не стой. Солнце-то припекает, немного уж осталось.

А белая «Волга», поныряв по просёлочной дороге, скрылась за посадками. Вёл её молодой мужчина. Его крепкие, загорелые руки спокойно лежали на руле. На них, не отрываясь, смотрела сидящая сзади маленькая женщина. Седая, сухонькая. Словно чего-то ждала от них, до боли знакомых. Она ехала по родным местам. Сердце ёкало: радоваться или печалиться?

…Это было лет сорок назад. Замызганный колхозный грузовик лихо развернулся у колодца, и на глазах у онемевших баб Федюшка, всем известный озорник и шофёр, картинно подхватил из кузова на одну руку девицу, на другую - её нехитрый багаж. «Эй, идол! Кого привёз?» - спохватились вслед бабы. «Вашего доктора, клушки!» - «Дюймовочка! - ахнули бабы. - Да куда же ей детей принимать?»

Но скоро оценили сноровку, настойчивость, неизвестно откуда вдруг берущуюся силу. Она стала маленьким, но чётким командиром в сельской больничке, независимым другом женщин, всеобщей мамой новорождённых крикунов. Парни на ней своего внимания не останавливали: «Малышка!». Но, как всегда, нашёлся единственный и на всю жизнь. Красивый, статный, могучий Ваня-кузнец. Проводил вечером с танцев, а ранним утром, пока она спала, забросил ей в окно целый сноп цветущей черёмухи. «Идол, весь лес, что ли, обломал?» - ахнула квартирная хозяйка и услышала: «Да я свататься пришёл…». Вот и сейчас белая «Волга», нырнув в весенний лесочек, петляла среди цветущих черёмух. Женщина, приоткрыв окно, глядела на руки сына: отцовские. Когда самой Аннушке настало время рожать, пришлось вызывать самолёт. Едва спасли акушерочку. Но сынок родился здоровеньким, весёлым крепышом, рос послушным, умным. Институт закончил. Оставили работать в городе. Вот он везёт мать на родину. Руки отцовские…

Жили они с мужем Ваней мирно и счастливо. Домик построили, сад развели, а там и пчельник появился. В народе их уважали: работящие, открытые, добрые к людям. Аню везде ждали. Всю округу исколесила: когда на «санитарке», когда на велосипеде, а то и пешком. Иван стал мастером золотые руки. Председатель колхоза выделил кузнецу машину - «Волгу». Решали всей семьёй, какой цвет выбрать. «Конечно, белый. Мой!» - заявила Аннушка и подумала: «Можно теперь по сёлам на вызова…». И выучилась водить машину. А сын между тем женился, взял городскую. Уж и у них теперь растёт хлопчик…

Муж Иван скончался внезапно. Не было конца горю Анны Николаевны, только что ушедшей на пенсию, совсем, оказалось, некстати. Долго сын уговаривал уехать жить к нему, а она не сдавалась. Но дома было всё хуже: одна, ни дорогого человека, ни любимой работы. Невестка приезжала - бойкая, деловая, современная. Прикидывала, что за сколько можно продать. Согласилась Анна Николаевна, сил не было оставаться в пустом доме. Но «Волгу» не дала продать. Сказала: «Память о Ванечке». На новом месте было шумно, хлопотно, весело. Семья! Стол накрыли, посадили на почётное место. Невестка рассказывала, как мебель обновили, как евроремонт осилили.
Потом постепенно всё остывало, меркло. Как-то оттеснили даже на кухню, с гостями не сажали уже. Входила - замолкали. Внук не шёл к бабушке...
…В машине от черёмухового дыма, от утреннего горячего уже солнца стало душно. Сердце сжала привычная, надоедливая боль. «А ты кричи, кричи, милая. Так легче». Кто это, кто сказал? Или послышалось? Ах, это она сама сотни раз повторяла женщинам в критические минуты.

Анна Николаевна наконец поняла, что с ней обращаются как со вторым сортом, вынужденной данностью. А в людях играло новое, теперешнее: старуха, списана. Вот и на работу берут уже тех, кому до 30 лет. А может, не стоит списывать? Было больно, мучил вопрос, чем унять боль? Пыталась просто не обращать внимания, не получалось. За всю свою жизнь она никогда не могла допустить небрежного отношения к человеку. Мучаясь в догадках, страдая от недомолвок, намёков, она вдруг нашла решение. Так бывало и на работе: в самых, казалось бы, безвыходных ситуациях оно приходит внезапно, как озарение, и самое простое. Знала, рядом с бывшей больницей, где она много лет проработала, построили интернат для ветеранов. Написала главному врачу, он ещё работал. Ответ пришёл быстро. Бурно радовалась невестка… за неё или за себя? А сын? В душе Анна Николаевна надеялась: не позволит. Надежда умирает последней…

…Что оставалось ей? За ней оставалась её большая жизнь и - характер. Она знала: не пропадёшь, если бороться. Всё зависит от самого человека. Так, в самом начале пути, при рождении ребёнок интуитивно понимает это и - борется, борется с первых секунд. Маленький человек, рвущийся на этот непростой свет. Рвущийся настойчиво, неудержимо. А там уже ждут его ласковые надёжные руки: ты только не сдавайся, борись, дружок!

…Приехали. На крыльцо вышел врач. Молодой. Высокий. Новый. Она его не знала. А он её ждал. Ему звонили из района, рассказывали о ней. Начался процесс оформления. С доктором как-то сразу нашли общий язык. Она о том, что не чужая в этих местах. Он о своём: у жены роды закончились печально, потеряли ребёнка. Она быстро поняла: рана свежая. Замолчали. Сын скучал с местными мужиками на лавочке возле магазина. Мать не сразу нашла его глазами, среди всех он почему-то оказался маленьким, ссутулившимся, с опущенной головой. Опять кольнуло: переживает? А что если… Мимо с поля возвращались две женщины и всё оглядывались. «Гляди, никак Аннушка», - зашептала молодая. «Анна Николаевна, - строго откликнулась пожилая, - тебя на свет принимала!».

Анна Николаевна не слышала, брела к «Волге». Дверца была полуоткрыта, ключ ждал хозяина. Своего или более смекалистого? «Эх, как был лопушок…» - с досадой подумала мать, вынула ключ, опустила себе в карман: долго ли до беды. Снова на крыльцо вышел доктор. Сын двинулся к ним. Её сердце снова ёкнуло, вроде даже приостановилось. Прощались. Как-то странно. Больше говорил доктор. Пошли за вещами к машине. «Ключ!» - ахнул сын. «Вот ключ», - откликнулась мать и подала его доктору. Люди притихли. Сын хотел было что-то сказать, но вдруг сник, осунулся. Он знал свою мать. Взял пиджак, сумку. Толпа молчала. Только крохотный дедок, всюду сновавший за доктором, услужливо затараторил: «Сынок, автобус подходит, не опоздал бы…».

Анна Николаевна и теперь живёт в этом селе. А белая «Волга»? Она стоит в гараже интерната. Не просто стоит. Служит людям. Вот недавно доставила двух старичков, нашедших здесь друг друга, в загс. У всех на душе было торжественно и светло. На белой «Волге» поехали, не как-нибудь!

А Анна Николаевна? Её долго лечили, не торопясь, постепенно восстанавливали силы женщины, редко когда думавшей о себе. Сердечко отдохнуло, повеселело. Попросилась: «Роддом рядом, девчонки-акушерки молодые…» - «На полставки!» - строго подытожил доктор.

Живёт Анна Николаевна уже не в интернате. Администрация отдала молодому доктору большой пустовавший дом. «Куда нам такой, аж на две половины?» - ахнули молодые. И предложили другую половину заслуженной акушерке. Теперь это самый дружный и весёлый дом в селе. Ни одно застолье, ни один большой совет не проходит без «бабушки Ани», как её зовут два озорных карапуза, двойняшки, дети доктора. На своей усадьбе новые хозяева омолодили сад. Жена доктора с «бабушкой Аней» колдуют над клумбами, но они никак не могут отучить двух проказников дотошно изучать их цветочное хозяйство: отрывают цветы и дарят маме и бабушке. А доктор мечтает о пасеке. Так и идёт жизнь, как должна идти у нас, людей, приходящих на этот свет непросто и понимающих: жить надо достойно.