Хутор Яблоново почти потерялся среди убранных полей и облетевших лесополос. Зато с его центральной улицы открывается завораживающий вид на лежащий в низине жёлто-зелёный смешанный лес и белую церк­вушку. Жители Губкина и Старого Оскола давненько заприметили эти красоты и обзавелись здесь домами на лето. К зиме улица заметно опустела: нет ни детского гомона на спортплощадке, ни посиделок в беседке. Тихо и свежо. Людмилу и Михаила Кобрисевых, к которым мы приехали, развлекают только громкие говорливые гуси.
В окружении родных лиц
Михаил Иванович и Людмила Владимировна давно обосновались в хуторе, в доме, который строили ещё родители Кобрисева в 1960 е. Просторный двор и хозпостройки остались от некогда большого хозяйства. Сейчас у супругов мелкая живность — гуси, куры, кролики. Живут тихо, неприметно и более чем скромно.
Михаил Иванович открывает старый чемодан и высыпает на стол многочисленные патенты и авторские свидетельства, и перед нами уже не обычный пенсио­нер, а кандидат технических наук, автор более 40 научных трудов, изобретатель и раци­о­нализатор, вложивший много сил и знаний в развитие оборонной промышленности и реконструкцию Чернянского сахарного завода.
Стены его маленькой комнаты заполнены фото­графиями. Чёрно-белые родительские, цветные с детьми и внуками. Тут и дерево наследников Михаила Ивановича, и трогательная стенгазета «Любимому папочке, мужу, брату» — творчество дочери к его дню рождения. Особенная гордость — чернянская хоккейная команда, в которой играл сын, а теперь и внук.
Случайное открытие
Из родительского дома Михаил уехал после окончания школы в 1965 году. Поступил в Харьковский политехнический институт им. Ленина — один из самых престижных вузов того времени. По всем предметам баллы были хорошие, а химию завалил, и его взяли только на вечернее отделение. Поэтому Кобрисев сразу пошёл работать на стройку. В 1968 году знакомый сказал, что им в НИОХИМ нужен лаборант. Михаил сразу согласился.
НИОХИМ — Научно-исследовательский институт основной химии, а позже Государственный научно-исследовательский и проект­ный институт основной химии. Он занимался разработкой отечественных образцов колонного оборудования высокой производительности, искал пути усовершенствования технологических процессов аммиачно-содового производства. НИОХИМ курировал содовые заводы в Лисичанске, Славинске, Красном Перекопе, Пикалёво и самый крупный в Стерлитамаке.
— Оттуда всё и началось: лаборант, старший лаборант, инженер, научный сотрудник, старший научный сотрудник, — рассказывает Михаил Иванович. — В НИИ моя работа заключалась в том, что я ездил по заводам, смотрел, какие проблемы и что могу сделать. Если понимал, что справлюсь, — заключал договор и делал. Я по всему Советскому Союзу ездил, был и на витаминном комбинате в Белгороде.
Параллельно Кобрисев занимался научной работой и первый патент получил в 1969 году, ещё будучи лаборантом.
— Я выполнял то, что говорил мой научный руководитель. У меня были лабораторная вакуум-кристаллизационная установка и задача — проводить опыты и всё фиксировать. Случайно вышло, что я усовершенствовал её, даже не понял, как это произошло. Руководитель сказал, что это авторское свидетельство, и оформил все документы, — вспоминает Михаил Иванович. — Потом все мои однокурсники поехали по заводам собирать материалы для диплома, а мне руководитель предложил писать научную работу. Он был доктором наук, человеком старой гвардии. Я работу сделаю, а он всё добавляет и добавляет.
Чтобы получить авторское свидетельство, надо было перелопатить кучу литературы.
— Не ты ж самый умный, и до тебя люди занимались, — замечает Кобрисев. — После работы я шёл в библиотеку, на дом литературу не давали, просиживал там часами, чтобы найти что-то своё.
И находил. Очередное доказательство острого ума случилось при работе с установкой для производства лимонной кислоты. Он объясняет на пальцах, что все усовершенствования начинались с экс­периментов на лабораторных установках объёмом на литр, потом опытная на 100 литров, а потом опытно-промышленная ещё больше. НИОХИМ состоял из научной, проектной частей и опытного завода, где всё изготавливалось. В деталях пересказывает разговор с руководителем, будто это было вчера:
— У меня была стеклянная установка, эксперимент провожу — получается. Собрали из металла, то же самое делаем — не идёт, а мне надо добиться охлаждения лимонной кислоты. Пришёл я к Гаврил Васильичу, он выслушал и сказал: «Установка у тебя работать не будет, подумай сам почему, потом придёшь — поговорим». Думал, думал — ничего не придумал, пришёл, и он мне подсказал, что дело в вязкости лимонной кислоты, нужно было доработать аппарат, — рассказывает Михаил Иванович.
— Доработали?
— Доработал.
— Дома его практически не было, — успевает вставить слово Людмила Владимировна.
Всю формулу не знал и не знаю
В 1974 году талантливого учёного заметили в Г­ИПХе. Тогда Государственный институт прикладной химии в Ленинграде, а ныне предприятие в структуре госкорпорации «Ростех» — государственный научный центр АО «Российский научный центр «Прикладная химия» в Санкт-Петербурге.
По заданию Сергея Королёва ГИПХ разработал первое в мире ракетное топливо и далее занимался этим направлением, работая над усовершенствованием всех его видов — твёрдых, жидких и пасто­образных. В 1969 году ГИПХ получил орден Ленина за заслуги в развитии отечественной химической науки и промышленности в области освоения космического пространства.
— В то время наш институт в Харькове занимался кристаллизацией неорганических веществ из растворов. Смотрите, если взять много сахара и растворить в кипятке, а потом начать охлаждать, то будут выпадать кристаллы — это и есть кристаллизация. У неё разные цели, например производительность повысить, — у каждого завода свои задачи. В Харьков приехали ленинградцы из ГИПХа, и меня пригласили в группу, работающую над тем, чтобы добиться наивысшей концентрации одного из компонентов твёрдого ракетного топлива. Шесть институтов в СССР над этим работали. Нужно было решить ряд задач и получить продукт с конкретными показателями. Раз в полгода мы собирались в ГИПХе и обсуждали результаты.
Михаил Иванович работал над окислителем для ракетного твёрдого топлива 5 лет. За это время получил шесть патентов, окончил аспирантуру и защитил диссертацию.
— Он шёл под грифом «совершенно секретно». Я знал только название и свою часть работы, а всю формулу не знал и не знаю. Продукт внедрили, до сих пор используют и, думаю, не перестают усовершенствовать, — продолжает он. — Было такое, да, я из-за этого был невыездной.
Однако за границей Кобрисев побывал, и не единожды — объездил всю Европу.
— Вот патенты, которые зарегистрированы за рубежом, — это я уже работал на сахарном заводе, — показывает он.
— Ух ты! А почему у вас нет виллы на берегу Адриатического моря хотя бы?
— Вот и я такого же мнения, — улыбается супруга.
Слесарь четвёртого разряда
Всё шло по накатанной, пока существовал Советский Союз.
— Когда Украина стала «незалежной», я понял: надо переезжать в Россию. Боялся, что не выпустят, паспортистке дал 100 долларов — и меня выписали, — говорит Михаил Иванович.
В 1993 году он оставил квартиру, дачу, жену с детьми и приехал в Чернянку — можно сказать, в никуда. Из перспектив трудоустройства — маслозавод, маслосырзавод и сахарный. Он выбрал последний. Познакомился с директором Юрием Рудаковым, но вакантных должностей не оказалось, и его, единственного на весь Чернянский район кандидата технических наук и обладателя множества патентов, оформили слесарем четвёртого разряда, а работать поставили в техотдел.
— Через две недели мастера монтажных работ уволили за пьянку, и я перешёл на его должность, а через полгода меня утвердили замдиректора по маркетингу и внешней кооперации, — продолжает он.
Всё это время семья оставалась в Харькове.
— Да, оставил меня с двумя детьми и вернулся сюда, к родителям, в этот дом. Мне на работе говорили: «Да он тебя бросил», но там была квартира, а здесь ничего. Он отсюда пешком шёл до трассы, где его забирала машина, чтобы ехать на завод. Это потом ему как незаменимому специалисту дали квартиру в Чернянке и мы с детьми приехали. Если бы не было жилья, я бы из Харькова сюда не переехала, — говорит Людмила Владимировна. — Да и вообще, если бы мне сказали, что я буду тут жить, никогда б не поверила.
Она родилась в Подмосковье, но с раннего детства жила в Харькове, работала экономистом. Когда муж подался в Чернянку, их сын уже учился в институте, а дочка в школе. Выпускной класс она оканчивала уже в Чернянке.
Три патента и ничего
Юрий Рудаков поставил своему новому заместителю сложную задачу: реконструировать завод. Его производительность была 2,7 тыс. тонн в сутки, а в Европе в те времена уже по 12 тыс. тонн перерабатывали. Предстояло переделать немножечко всё.
— До меня ещё заключили контракт на реконструкцию с бельгийцами, и когда надо было ехать в Бельгию принимать проект, специалистов, которые могли бы залезть в расчёты, на заводе просто не было. Поэтому поехал я, — продолжает Кобрисев. — Это был 1994 год. Там я впервые увидел, как люди умеют работать: сегодня сделали замечание, утром пришли — уже всё переделано. Но в итоге мы за проект хоть и заплатили, внедрять его не стали. Я его не понимал, поэтому мы начали реконструкцию своими силами.
Михаил Иванович часто ездил по европейским заводам, изучал зарубежное оборудование, присматривал, что подойдёт для чернянского завода. Цены кусались.
— Например, барабанные вакуум-фильтры. Посчитали, энергоносители тогда были очень дешёвые, окупаемость 11 лет — ни в какие ворота! Потом ситуация поменялась: окупаемость снизилась до 3,5 года и мы первые в СССР поставили эти вакуум-фильтры, — рассказывает он. — Нашёл итальянскую компанию, которая согласилась изготовить установку по грануляции жома, привезти, смонтировать и запустить, а в качестве оплаты забрать готовый продукт. Таким образом, завод не заплатил ни копейки.
Как-то на заводе в Германии он увидел аппарат для сушки жома, услышав мои вопросы, немцы заметно занервничали и рассмотреть толком не разрешили. Купить такой было очень дорого. Тогда Кобрисев обратился в воронежский технологический институт и они начали совместно изоб­ретать такой аппарат самостоятельно. Получили три патента, но сам аппарат так и не закончили.
В 2006 году Михаил Иванович перешёл на работу в Тербуны Липецкой области, где собирались строить самый крупный в России сахарный завод на 12 тыс. тонн свёклы в сутки. Директор чернянского завода попал в СИЗО и получил срок по обвинению в незаконном получении кредитов, его компания была обанкрочена, а производственные активы, в том числе и завод, перешли в собственность компании «Русагро».
Мечты иногда сбываются, мечтайте аккуратно
В Тербунах изобретать ничего не пришлось, новейшее оборудование сразу закладывали в проект. Под завод расчистили площадь 210 гектаров, сняв чернозём, проложили дорогу, залили фундамент и установили закладной камень с таб­личкой. Так он и стоит там по сей день. На этом деньги кончились.
После этого проекта Кобрисев ушёл на пенсию. С тех пор его жизнь — это небольшое подворье, телевизор, жена и воспоминания.
— Когда то в Харькове я мечтал, что на пенсии буду жить здесь, в хуторе, и держать хозяйство, — вздыхает он.
— А как же патенты?
— В советское время мне 100 рублей добавили к зарплате после защиты кандидатской. Чтобы кто-то взял, внедрил и спонсировал патенты, в СССР не приветствовали — никто не хотел платить. Патент действителен 20 лет, а после любой может его использовать бесплатно. Патенты нужно поддерживать, платить за них, в том числе и за иностранные, а кто будет платить?