Первое, что видишь, когда подъезжаешь к Прохоровке, - это золотую маковку храма, которая, кажется, парит в небе над верхушками южных деревьев. Устремлённые в синее небо белоснежные храмы апостолов Петра и Павла и святителя Николая Чудотворца встречают въезжающих в посёлок. А рядом с храмами врастает в землю суровое коричневое здание музея боевой славы «Третье ратное поле России».

Ухоженные улицы, аккуратные дома, успокаивающий шелест деревьев, запах свежескошенной травы, квохтанье кур, ленивое тявканье дворовой собаки да старушка, идущая на поселковый рынок с ведром только что сорванной вишни. Такой я увидел Прохоровку жарким июльским днём 2013 года.

«Поле ровное-ровное. Нигде ни кочки, чтобы за неё спрятаться. Немцы нас буквально расстреливают. Огонь был настолько плотным, что как капли дождя сыпались пули, но назад нельзя бежать. Только вперед - и сразу окапываться. Бежишь, согнувшись, если выпрямишься - тебя убьют. Надо обязательно пригнуться и бегом, бегом, бегом...», - а такой прохоровская земля осталась в памяти пехотинца Василия Марковича Шевцова.

В центре Прохоровки, на улице Советской, стоит старенький, но добротный дом. На его стене, почти под серой шиферной крышей, висит небольшая, с когда-то хорошо читаемыми буквами табличка: «В этом доме живёт ветеран Прохоровского сражения».

Нажимаю кнопку звонка на железной калитке, и через пару минут Василий Маркович приглашает меня в дом. Первое, что замечаю, - в доме идеальный порядок. Всё на своих местах и кажется - ничего лишнего.

- Хорошая у вас хозяйка! - бодро так констатировал я.

- Один я живу. Умерла хозяйка моя Мария Алексеевна, - печально ответил Василий Маркович и после короткой паузы продолжил: - Да вы проходите, не стесняйтесь. В любую комнату заходите, где вам будет удобно.
Я зашёл в зал. Между двух окон на столе - старенький цветной телевизор, у стены - платяной шкаф, диван, три видавших виды кресла да ковёр. Вот и всё убранство.

Василий Маркович подтянутый, бодрый. И голос молодцеватый.

- Сколько же вам лет, Василий Маркович?

- Восемьдесят восемь и шесть месяцев, - ответил он с улыбкой. - Многие удивляются, что столько лет, а неплохо сохранился. Я каждый день делаю зарядку. Без неё, наверное, и не ходил бы уже.

- Трудно, наверное, самому по хозяйству?

- А у меня из хозяйства только дом. Есть, правда, тридцать соток земли, но я их отдал соседке под её нужды. Себе только два ведра картошки посадил. Мне хватит. А так - дети помогают. Дочь Тамара, сын Коля. Внуки уже взрослые, и правнуки есть. Когда жена была жива, хозяйство было. По три поросёнка держали, две коровы, утки, куры… Всё было. А сейчас и кошки нету.

- Так заведите, веселее будет!

- Да ну её к бису. Начнёт на стол лазить, - махнул рукой хозяин дома.

- Василий Маркович, вы сражались под Прохоровкой. Расскажите, как это было?

- На фронт меня призвали в восемнадцать лет, 20 февраля 1943 года. В Обояни - это в Курской области - месяц нас обучали владению оружием, после присвоили мне звание сержанта, назначили командиром отделения, и отправились мы под город Суджу. Там как раз строили оборонительные укрепления. Проще говоря - траншеи копали. Один человек, по норме, должен вырыть окоп длиной четырнадцать метров, высотой в полный рост и шириной, чтобы пулемёт смог пройти. Траншеи копали зигзагом, и в каждом таком закутке делали стрелковую ячейку. А землю вокруг надо было разровнять так, чтобы ни единого бугорка не осталось…

В соответствии с указаниями Верховного Главнокомандования, в период с апреля по июль войсками Центрального и Воронежского фронтов была создана мощная глубоко эшелонированная оборона, способная надёжно противостоять концентрированным ударам крупных танковых группировок.
Общая глубина обороны курского выступа превышала 100 километров. Территория выступа была пересечена несколькими заранее подготовленными рубежами.
Каждый оборонительный рубеж состоял из широко развитой системы траншей и противотанковых опорных пунктов, а также противотанковых и противопехотных минных полей. За три месяца (апрель, май и июнь) нашими войсками, было отрыто несколько тысяч километров траншей, несколько десятков тысяч окопов, уложены сотни тысяч противотанковых и противопехотных мин, построены сотни километров противопехотных и противотанковых препятствий.
Плотность минирования на отдельных направлениях доходила до 2000 противотанковых и 1700 противопехотных мин на 1 километр фронта. Полоса обороны дивизии насчитывала до 70 километров траншей.

- …Когда вырыли траншеи, нас перебросили под Кочетовку. Там уже не окапывались, а распределились по оврагам и ждали наступления. Командиры сказали, что утром наступаем. Это было 4 июля 1943 года. А пятого всё началось.

- Это был ваш первый бой?

- Да, так началась моя война. Сначала была наша артподготовка, но и немцы не молчали. Грохот стоял такой, что сам себя не слышал. Потом дали две красные и одну зелёную ракеты, и мы пошли в атаку. В первые минуты боя погибла половина тех, с кем я бежал по полю.

- Что вы чувствовали, когда шли в атаку?

- Перед самой атакой было страшно. Каждую минуту ждёшь команду в бой, и минуты эти кажутся длиннее часа. Всё передумаешь за время ожидания. А когда вскочил и побежал, то нет уже страха. Бежишь, орёшь, стреляешь, и кажется, что время сжалось в комок. Упал, замер, прицелился, стрельнул. Вокруг всё горело. Казалось, что земля прокалилась. Люди убитые. И наши, и немцы. Трупы на нейтральной полосе. И от них запах страшный. Трупы несколько дней уже лежат, а по ним жирные черви ползают. Так продолжалось несколько дней. Нам давали пополнение, но в тот же день мало кто в живых оставался. Дышать просто нечем. Жара. Вода была только для пулемётов. А пить очень хотелось. Язык присыхал к нёбу, глотать невозможно, кричать нет сил. Но только вперёд, назад нельзя…

Я слушал рассказ Василия Марковича, глядя в окно на мирную улицу. И вдруг голос его изменился. Дребезжащим, что ли, стал, и слова как-то неразборчиво зазвучали. Повернулся, посмотрел - а Василий Маркович плачет.

- …А потом на нас пошли танки. На броне и за ними прячутся автоматчики. В лоб их не возьмёшь, так мы их били наискось. Вот тогда меня и ранило в руку. В медсанчасть добрался сам, а оттуда меня отправили в госпиталь, в Тульскую область. Из нашего сельсовета в бою участвовало 35 человек. В живых осталось трое. Месяц я в госпитале провалялся, а когда выздоровел - пешим строем отправили в Белоруссию.

- И всю дорогу пешком?

- Да. Идёшь и спишь на ходу. Только сосед по шеренге и успеет схватить за рукав, когда с закрытыми глазами с дороги в кювет начинаешь сворачивать. От города Демидов - в Смоленской области, на границе с Белоруссией - мы опять пошли в наступление. Каждую ночь ходили в разведку, потому что неясно было, где немцы и куда наступать. Там меня контузило. Перед атакой был артобстрел, и у моего окопа взорвался снаряд. Меня засыпало землёй. Хорошо, что кто-то из однополчан это видел и после обстрела меня откопали и отправили в госпиталь. Помню, ведут меня под руки, а казалось, что я плыву над землёй.

- А долго пробыли в госпитале?

- Пять дней всего и сбежал. И опять в наступление. Это уже в Белоруссии. Один раз всю ночь пробирались к немцам в тыл. Под утро вышли к селу. Смотрим - пушки стоят, немцы вокруг них шевелятся. Мы спрятались в овраге, командир разлил всем по сто грамм для храбрости, и тут фрицы нас заметили. Что делать? Пришлось с ходу атаковать. Я выскочил из оврага, а навстречу из окопа выскочили два немца. Я в одного выстрелил, а второй вдруг упал на колени, начал плакать и кричать: «Киндер, киндер, плен, плен». Не убил я его. В плен взял.

- Василий Маркович, а как то село называлось?

- Уже и не помню. Я их в войну сотни прошёл... Так вот, в том селе мы четыре дня держали оборону. На пятые сутки, когда подошло подкрепление, нас в живых не больше взвода осталось. В Белоруссии мы весь месяц каждый день наступали. В одном из боёв меня второй раз ранило - пулями разбило автомат и раздробило мне плечо. Опять сам побрёл в медсанбат. Бреду, а мне навстречу солдаты - на передовую продвигаются. И один из них мне говорит: «Какое тебе, солдатик, счастье. Ты живой и в санчасть ползёшь, а нам на передовую». Я ответил, что уже месяц это счастье на передовой хлебаю.
-
Вас, наверное, наградили за участие в наступлениях?

- У меня две медали «За отвагу», орден Отечественной войны I степени, медаль «За победу над Германией». Вообще-то в пехоте награду особо не получишь. Если командира убило, а такое на передовой бывало часто, то никто и не узнает, отличился ты в бою или нет.

- Василий Маркович, а где вы встретили победу?

- После ранения под Витебском я пять месяцев пролежал в госпитале в городе Чусовой, тогда Молотовской, а сейчас Пермской области. После госпиталя попал под Нарву, там ранило в третий раз. А четвёртый - в Финляндии, на Карельском перешейке, когда форсировали реку Вуоксаярве. Потом освобождал Выборг и пятый раз был ранен под Ригой. А победу встретил в Латвии, в Лиепае.

- Вы помните тот день?

- Помню, начали со всех сторон стрелять. Я понимал, что вокруг-то наши, а почему вдруг все стреляют - не знал. Потом кто-то прибежал и сказал, что немцы капитулировали, и война закончилась. Счастлив был. Но у нас немцы не сразу сдались. Они ещё до двенадцатого мая воевали. Но мы их додавили. Помню, несколько суток непрерывно шли колонны пленных немцев. Так что для меня война закончилась 12 мая.

- А когда вы домой вернулись?

- В конце сорок пятого. Тогда в первую очередь из армии демобилизовали стариков, учителей и трактористов. Я не был ни тем, ни другим, да и двадцать один год всего мне был. Пришёл я к командованию, а мне говорят, мол, молод ещё, послужить надо. Я и сказал, что пять раз ранен. А тогда по пяти ранениям тоже демобилизовывали. Не поверили мне сначала, но проверили документы и отпустили домой. Приехал я в колхоз «Победа», в село Большое Прохоровского района. Устроился рабочим, потом на конюшню бригадиром. В то время в колхозе трудодни были, и я решил уехать в город. Год проработал в Белгороде, но с жильём не сложилось, и пришлось вернуться обратно в село. Приехал в Прохоровку. Работал заправщиком, кладовщиком, строителем.
-
Женились уже после войны?

- Да. В войну и жене моей Марии Алексеевне тоже досталось. Немцы угнали её на работу в Польшу, в город Грауденц. Там она три года была в рабстве, там и война для неё закончилась. Помню, Мария Алексеевна рассказывала, что когда немцы угоняли их, то говорили, что никогда больше русские рабы не вернутся домой. Ошиблись немцы.

- Василий Маркович, а вы один из семьи на фронте были?

- Воевали мы впятером. Все братья: Фёдор, Павел, Афанасий, Иван и я. Иван ещё жив. Ему уже 90 лет. Он тоже в Прохоровке живёт. Отличник народного просвещения и почётный гражданин Прохоровского района. Кстати, мы оба на Курской дуге были. Только Иван в наступление со стороны Орла шёл.

- С братьями на фронте встречались?

- Никогда...

Я уже собирался уходить, когда в дом Василия Марковича позвонили. Он открыл дверь: на пороге в пиджаке с орденами стоял дедушка, небольшого роста, с палочкой.

- Это мой брат Иван Маркович, - сказал Василий Маркович.

Мы поздоровались за руку. Вслед за Иваном Марковичем в дом вошла съёмочная группа одного украинского телеканала. Журналисты приехали из Киева, чтобы сделать репортаж о ветеранах Прохоровского сражения. В доме началась суета. Оператор устанавливал камеру, корреспондент металась с микрофоном по комнате, выбирая подходящее место для съёмки. И лишь братья Иван и Василий Шевцовы никуда не спешили. Они сидели на диване и смущённо ждали, когда их опять начнут расспрашивать о войне…