Когда моя двоюродная бабушка рассказывает про войну, про оккупацию, про освобождённый Белгород, я чувствую время. В те моменты, когда мы сидим за кухонным столом её тесной «хрущёвки», прошлое разворачивается ко мне лицом и бежит навстречу.

Мне иногда кажется, что бабушка до сих пор живёт там, 60, 70 лет назад. И каким-то чудом наши линии жизни пересеклись и в эту минуту соединились. Я пытаюсь отстраниться: так удивительно, в одном месте в одно время разговаривают два человека, две женщины, родные по крови. Одна молодая, другая - совсем уже старая. Из разных, каких-то параллельных, жизней.

Семьдесят лет назад бабушка ходила по тем же улицам Белгорода, по которым сейчас хожу и я. У них другие названия, на бабушкином веку они менялись не раз. Другие здания, другие люди. Но сейчас только она может соединить две наших с ней эпохи. Что мне известно о войне на примере моей семьи? Совсем немного.

Мой дедушка, Василий Литвинов, о войне никогда не рассказывал. По обрывкам фактов я знаю только то, что он был офицером при опальном генерале Муралове, расстрелянном в 37-м. Разжалованный в рядовые, дедушка всю войну прошёл обычным солдатом. Участвовал в битве за Сталинград, был там тяжело ранен. До конца своих дней жил с осколками снаряда в голове. Я его не застала - дедушка умер ещё до моего рождения. Вот всё, что известно о его военной жизни.

Моя бабушка, Мария Литвинова, была солдатским поваром, и один раз ей пришлось кормить обедом самого маршала Жукова. Бабушки тоже давно нет в живых. До нашего времени дожила только её родная сестра, Александра Красникова, бабушка Шура. Ей уже 93 года, и именно она осталась той связующей ниточкой между прошлым и настоящим. Её прошлым и моим настоящим.

Бабушка Шура родилась в селе Алексеевка Корочанского района, а сразу после войны переехала в Белгород насовсем. Она хорошо помнит голод 30-х годов, войну, оккупацию, освобождение Белгорода. Сейчас её, конечно, беспокоят совсем другие проблемы. Пенсия, выборы, тарифы, цены, лекарства. То же, что и всех современных пенсионеров. Но когда я спрашиваю бабушку Шуру о войне, её перестаёт интересовать сегодняшний день. Она погружается в прошлое, забирая меня в него с собой. Её воспоминания иногда обрывочны, но ясны и полны подробностей.

- Я помню, как фашистский самолёт начал бомбить село Ольшанец, - рассказывает бабушка. - Тогда к солдатам приехали артисты с концертом самодеятельности, выступали, пели. А что ты думаешь, только воевали? Неожиданно началась бомбёжка. Все рассыпались, побежали кто куда, там рядом лесок был. Я видела, как одну девушку из артисток бомбой убило.
Младшего брата моих бабушек Петю 19-летним пареньком забрали на фронт в 43-м году. Дедушка Петя с войны не вернулся. На сайте «Мемориал» он числится как пропавший без вести. Дата выбытия - май 44-го. Бабушка до сих пор верит, что он где-то живой.

Бабушка всю жизнь прожила на белгородской земле. И в оккупации, и до неё, и после. Никуда не уезжала. Когда наши отступали, многие из Белгорода бежали на восток. Коммунисты, комсомольцы, деревенские, городские, старые, молодые. Переплывали Дон, вещи и дома бросали.

- Кто переплыл через Дон, кто утонул. Вот наша родственница бабушка Поля уехала, а корову с мужем оставила. Он собирался следом на второй день за ней ехать, да не успел, немец уже всё занял и коров забрал. А наша двоюродная сестра оставила новорождённую дочку со своей мамой, сама уехала без них. Её мать была красивой женщиной.

- Почему же они вместе не убежали?
- Их отец должен был забрать, как договаривались, да не успел. Потом она вернулась после войны - её все погибшей считали, вестей не было. А мать её с внучкой прожила до конца войны в Алексеевке.

В военные годы бабушка рыла окопы. И в Корочанском районе, и под Новым Осколом. Гоняла лошадей, чтоб немцу не достались. Гнали на Урал, переправляли через Дон. Некоторые лошади падали в дороге, их тогда резали и ели. Это когда наши отступали.

Бабушка вспоминает, что многие белгородцы, бежавшие от наступающих немцев, закапывали свои вещи во дворах у соседей, в огородах. Когда после войны возвращались, часто на том месте были ямы.

- Кому война, а кому - мать родна, - приговаривает бабушка. - Вот был Николай Дмитриевич у нас в селе, до войны работал директором школы. Перед войной он снасильничал одну учительницу, его в Сосновку посадили, в тюрьму. А когда война началась, как всех заключённых его сразу на передовую отправили. Но он хитёр был, в ногу себе стрельнул и в госпиталь сразу попал. Потом вернулся домой без ноги.

Говорит, что «некоторые русские во время войны ещё хуже немцев были».
- Выдавали фашистам комсомольцев, коммунистов. Доносили на соседей, кто «недогодил» чем-то. А невинных людей расстреливали.

Потом, когда пришли наши, стали судить этих предателей и полицаев.
Немцев, по словам бабушки, люди боялись. Она вспоминает один случай, когда со своим отцом, моим прадедом Иваном Алексеевичем, шла в Белгород из Алексеевки менять вещи на еду.

- Моя сестра, твоя покойная бабушка Муся, вымазала мне лицо сажей, одела в лохмотья, чтоб, если вдруг встретится немец, не позарился. Иду с отцом, в валенках. Навстречу нам шла рота фашистов. И вдруг один немец подбежал, схватил меня на руки и стал целовать. Отец так и обмер весь: стоит, смотрит, руки опустил. Но немец засмеялся и побежал дальше: «хай, хай» - иди, дескать.

Насчёт войны у бабушки Шуры своё мнение.
- Если б немец так не издевался, не разозлились бы люди. Воевать, Маша, все не хотели, - задумывается бабушка. - При Советской власти жили очень бедно, колхозы всё забирали. Люди не хотели воевать. Я так считаю: когда немец стал издеваться, вешать, жечь, тогда и разозлились люди, тогда и погнали его.

Фашистских солдат бабушка всегда называет словом в единственном числе: «немец». Для неё это собирательный образ врага с нечеловеческим лицом. Обезличенное зло.

- Я помню одну семью, жили на улице Ленина. Муж - еврей, а она - русская. У них мальчик маленький был, по обличию было видно, что еврей. Гнали этого мальчика, на камышитовом заводе пожгли. Мать тогда бежала за ним, криком кричала. И ей люди говорили: ну что ты бежишь за ним, ну хоть ты сохранись! Она говорит: я не позволю дитя жечь, пускай вместе нас жгут. Пожгли их обоих. Немцами был занят город, что они только ни делали - и вешали, и жгли, и расстреливали. Ой, не дай Бог! Где теперь кинотеатр «Победа» - там тоже вешали. Мы же их и закапывали, убитых. Где сейчас областная больница, там их и закапывали. Где старый автовокзал был, и в парке, как идти в Горгаз (парк памяти погибшим в Великой Отечественной войне по улице Гагарина. - М.Л.). Везде убитые лежали.

После войны бабушка переехала жить в Белгород, работала грузчиком на складе. День освобождения Белгорода бабушка помнит хорошо. Говорит, люди радовались, но было не до праздника. Слишком много горя принесла война. Победу очень ждали, сильно устали от войны.

- Я приходила в Белгород после того, как его освободили 5 августа. Тут, где был кинотеатр «Родина», долго ещё заминировано было, по Богдана Хмельницкого. Там по пути продавали соль, так мы боялись туда ходить. Висели таблички: «Заминировано». Помню, пришла в город, купила несколько стаканов соли. А хлеба так и не купила, пошла домой голодная, с пустыми руками, 40 километров до Алексеевки.

Сейчас бабушка на улицу почти не выходит. Она живёт на Преображенской, совсем в центре, иногда выходит во двор - посидеть на скамеечке. После войны вместе с моей родной бабушкой и её семьёй жила в «доме с колоннами» - том самом доме купца Селиванова, в котором после реставрации расположился Литературный музей.

- Сейчас я уже не узнаю тут ничего. Всё другое, изменилось. Каждый год проходит - а город опять другой. Маш, не дай Бог войны, - снова и снова повторяет бабушка Шура. - На 9 мая Путин и Медведев присылают мне поздравления. Благодарят за Победу. Я не хочу богатства, хочу здоровья и чтоб войны не было, больше ничего не надо.

Фотографии сделаны
советскими военными
корреспондентами