Тяжело было жизнь налаживать, но всё выдержали и Белгород отстроили.
Им трудно вспоминать о военных годах. В глазах сразу появляются слёзы. Смотреть больно, ком подкатывает к горлу, беседа затихает. Но иногда их удается разговорить. Людей, для которых Великая Отечественная война стала частью их биографии.
Зинаида Митрофановна Лебедева много лет возглавляла адресное бюро УВД Белгородской области. Гостеприимная, она сразу засуетилась с чайником, расстелила на столе праздничную салфетку, выставила угощение. И понемногу беседа, изредка прерываемая набежавшими слезами, наладилась.
Война началась, когда Зинаиде Митрофановне исполнилось шестнадцать лет. Семья жила в селе Ближняя Игуменка Белгородского района. Мать была председателем сельского совета.
- Она как раз в Белгороде на совещании находилась, когда объявили, что в полдень будет правительственное сообщение. Тут и узнала из уст Молотова, народного комиссара иностранных дел, о нападении на СССР гитлеровской Германии. Мама рассказывала, что всех охватила страшная тревога. Город опустел. Только в центре на улице Ленина кучками стоял народ, прослушавший страшное сообщение, - вспоминает Зинаида Митрофановна. - С тех пор мы жили в большой тревоге, а через месяц или полтора у нас в Игуменке появились первые эвакуированные из Житомира. Так войной повеяло! Отчётливо помню, как в ясный день, копаясь в огороде, впервые увидела фашистский самолёт: чёрные кресты были хорошо различимы. Вскоре с семьями работников милиции нас отправили в Казахстан. Ехали мы в «теплушках» более сорока суток. В дороге выдавали хлеб и суп. Самое яркое впечатление долгого пути - электрический свет. В Белгороде, из которого мы уехали, была светомаскировка - полное затемнение. Таким же кромешным мраком нас встречали все города и полустанки. Долгое время ехали, как по тёмной пустыне - ночью ни огонька. И вдруг, подъезжая в сумерках к одной из станций, увидели электрические огни! Была такая радость!
Распределили эвакуированных - около ста семей - на житьё в село Каргалы Талдыкурганской области. Красивое село, но очень далеко от железной дороги. Жили в нём в основном русские, даже средняя школа русская была. Там Зинаида пошла в девятый класс.
Из того времени на всю жизнь врезалось в память выступление Сталина, которое слушали 7 ноября. Все жители Каргалы стояли на сельской площади, а из старенького репродуктора звучало: «Несколько месяцев, полгода, а может, годик, и гитлеровская Германия лопнет под тяжестью своих преступлений». Как же тогда верили Сталину!
Зинаида Митрофановна вертит в руках фотографию, где она, совсем молоденькая, с подружками в первые послевоенные годы. Чистые девичьи лица, застенчивые улыбки. Мой вопрос о том, как жилось в эвакуации, выводит её из задумчивости.
- Русская семья, приютившая нас, просто родной стала. После войны мы много лет переписывались. А тогда вместе выживали. Эвакуированным выдали хлеб, кое-какие продукты, чай. Мы меняли его у казахов - больших любителей чаёвничать, на мёд, иногда на кусок баранины, на скатерть. Из неё потом что-нибудь шили. Хотелось хоть как-то поприличнее выглядеть. Молоды были. Конечно, и о любви думали (горько улыбается). Но объектов любви не было, вернее, были… На двадцать девочек-девятиклассниц три мальчика, да и те младше по возрасту… На первом месте была работа, мы после школы очищали зерно от сорняков, помогали по хозяйству и мечтали вернуться домой.
Белгород освободили 5 августа 1943 года, и уже в октябре семья вернулась в город. Но его, как такового, не было. Несколько уцелевших домов и всюду обгоревшие руины. В селе Ближняя Игуменка из трёхсот домов уцелело не более десятка, и те в плачевном состоянии. Поселились в небольшом домишке с пятью другими семьями. Спали кто где, кто на чём. Холодно, голодно.
Многие в Белгороде жили в подвалах. В то время можно было увидеть подвальные окна, заделанные консервными банками, сбоку из окна торчала труба «буржуйки», которую топили чем придётся. Но всё равно мы были рады, что вернулись домой.
Весной 1944 года Зинаиде пришлось заниматься страшной, но необходимой работой. Молодёжь организовали на поиск в бурьяне вокруг села тел погибших солдат, которые остались незахороненными с августовских боёв 43-го. Сначала невыносимо боялись находить трупы, но потом все чувства жалость заслонила. На многих солдатах сохранилась одежда, вынимали из карманов их документы, составляли список. Собрали останки 12 воинов. Позже их захоронили в братской могиле, соорудили обелиск из кирпича, посадили цветы. Сейчас над этой могилой хороший памятник, поставленный годы спустя, а тогда сделали что могли.
Той же весной начали отстраивать жильё. Эти хибарки из подручного материала трудно было назвать домами, но рады были и этому. Работали так много, что сейчас даже удивительно, как сил хватало. К примеру, весной надо было сеять, государство выделило семена. Зерно лежало на Сумских складах, до Игуменки оттуда километров десять. Транспорта нет, привезти не на чем. И девушки таскали семена на своих плечах. Брали сколько могли поднять и несли до села часа три в один конец. Уставали так, что к концу дня падали, как убитые. Но молодость своё брала: при случае смеялись, веселились.
- День Победы запомнился тем, что люди повсюду вывесили красные лоскутки, которые заменили победные флаги. По всему городу висели косынки, платочки, просто кусочки ткани. А первый послевоенный год запомнился страшной засухой. Второго мая выпал дождь, и всё лето потом стояла тридцатиградусная жара. В полях всё погорело, начался голод. Выживать в селе было легче, а в городе бедствовали. Но уже в 1947 году отменили карточную систему. Тяжело было жизнь налаживать, но всё выдержали и Белгород отстроили, - заканчивает свой рассказ Зинаида Митрофановна и предлагает мне ещё чашечку чаю с молоком.
Разговор плавно переходит к сегодняшним дням. Моя собеседница рассказывает о любимом племяннике, о коллегах, которые её не забывают, смеётся над своими болячками, цитирует Сократа и Чехова, отвечает на телефонные звонки. Прекрасно держится в свои восемьдесят пять. А мне жаль уходить, ведь я понимаю, что их, таких мудрых, поживших, настоящих, остаётся с каждым днём всё меньше. Успеем ли выслушать?
От фотографии на память Зинаида Митрофановна отказалась: «Не люблю». Покидая гостеприимную маленькую квартиру Лебедевой, я думала: «Дай Бог дожить до её почтенных лет с таким ясным и острым умом, с такой верой в добро и справедливость».