Сегодня известному белгородскому писателю Владиславу Мефодьевичу Шаповалову исполняется 85 лет. «То, что сегодня именуется классикой, создавалось зачастую вопреки канону, через отказ от привычных форм, разрыв с традицией. Дух творчества необходимо поощрять во всех сферах культурной жизни». Эти слова принадлежат президенту Российской Федерации Дмитрию Анатольевичу Медведеву. Думается, что эти слова в полной мере можно отнести и к творчеству прозаика Владислава Мефодьевича Шаповалова, которому сегодня исполняется 85 лет.

Деревенщики

Первая книга В.М.Ша-повалова «По всей линии фронта» тематически не вписывается в привычную для нас форму изображения Великой Отечественной войны. Он сумел показать театр военных действий через образы… братьев наших меньших. Конечно, в нашей литературе рассказы о подвигах животных на войне нередки, но они сияют отдельными звёздочками, а здесь автор собрал за многие годы целый «Млечный путь» документальных событий и «положил» его на линию фронта от моря Баренцева до Чёрного моря. За эту работу в 2005 году он получил диплом лауреата всероссийской литературной премии «Прохоровское поле».
Владислав Мефодьевич - сверстник того поколения писателей 60-70-х годов прошлого столетия, которые вошли в русскую литературу под названием «деревенщики». Это такие имена представителей «деревенской прозы», как Ф.А.Абрамов, В.П.Астафьев, В.И.Белов, А.И.Солженицын с рассказом «Матрёнин двор». Поначалу и у Шаповалова был большой соблазн пойти проторенным путём и где-то пристроиться к общему течению и тем самым облегчить свою творческую участь.

Тем более что его связывали не только дружба, но и близкие отношения с таким замечательным стилистом «деревенской прозы», как Евгений Иванович Носов.
Не будем сейчас гадать, что бы из этого вышло. Можно лишь сказать, что В.М.Шаповалов уже тогда понял, что путь русской литературы, избранный «деревенской прозой», так развиваться дальше не может. В споре с Евгением Ивановичем он убедительно доказывал, что так писать о современной деревне уже нельзя, село изменилось, стало не таким зашарпанным и скулящим о своей никчёмности, как было раньше. Деревня приосанилась достатком, а некоторые её удальцы начали приобретать хватательные рефлексы наступающей рыночности, на что Евгений Иванович не возражал и приводил пример из жизни своего брата, живущего в глубинке: возвёл «фазенду», мебель полированную завёз, свинья зашла в открытую дверь, почесалась брюхом о зеркальное трюмо… Но, видно, резец мастера был уже заточен основательно и не мог сойти с шага устоявшейся резьбы.

Вещь очень любопытная, острая…

Шаповалов пошёл своим путём, встав как бы запрудой на потоке «деревенской прозы», и показал село совершенно в ином ракурсе, на что сразу обратили внимание в литературных кругах.
В передаче «Круг чтения» по Первой программе Центрального телевидения СССР (1983 год) отмечалось: «…Читательский интерес должна вызвать повесть Шаповалова «Серые великаны», где деревенская тема поставлена и рассмотрена под очень интересным углом, на грани жизни колхоза и школы, их взаимоотношений, и решена эта тема в очень интересной стилевой манере. Авторской».
Евгений Иванович сам отправил рукопись бандеролью в популярнейший тогда журнал «Север» главному редактору Д.Я.Гусарову:
«Дорогой Дима! Посылаю тебе повесть Шаповалова «Серые великаны». Вещь очень любопытная, острая и во всех отношениях злободневная.
И сам автор - человек интересный, фронтовик, нашенский. Рассчитываю, что повесть тебя порадует.
Твой Евгений Носов. 3.03.82 г.».
Д.Я.Гусаров снял из плана редакции материалы и сразу поставил «Серых великанов», правда, в урезанном варианте по цензурным соображениям, а на секретариате Союза писателей РСФСР эта работа В.М.Шаповалова была признана лучшей прозаической публикацией года, о чём писала газета «Литературная Россия». Но тут же на повесть было наложено табу. Тогдашний начальник Главлита СССР Романов заявил, что произведение Шаповалова «очерняет советскую действительность». У Д.Я.Гусарова, инвалида Великой Отечественной войны, потерявшего на фронте ногу, были большие неприятности, журнал хотели закрыть, но, видимо, на верхах решили не привлекать внимания общественности, тем более автор совсем неизвестен, имя его не обкатано, и таким образом инцидент был погашен. Однако в какое бы издательство Шаповалов ни обращался на предмет издания романа отдельной книгой, везде получал отказ по несущественным причинам. Только с наступлением так называемой «гласности» книга вышла в Центрально-Чернозёмном издательстве и также в урезанном по цензурным соображениям варианте.
А наш любезный автор ничего не «очернял», он просто ещё в 70-х годах прошлого столетия показал разложение той части «серой» партийно-советской номенклатуры, которая вела страну к известным перестройкам и реформам. Полностью роман «Серые великаны» вышел только в двухтысячном году.

Роман взломал стереотипы

Роман «Белые берега», написанный ещё в 60-х годах прошлого столетия, тоже вышел в конце 80-х. И опять же в урезанном журнальном варианте. Да ещё в 1990 году - на польском языке. Сейчас читаешь внутренние (закрытые) рецензии издательств, куда обращался В.М.Шаповалов, и диву даёшься зашоренности, зарежимленности и ограниченности оценок рукописи. В чём только ни обвиняли автора! А один из завзятых рецензентов, кандидат исторических наук, полковник в отставке В.Быстров заявил даже о «буржуазном» взгляде В.Шаповалова на историю.
А дело в том, что В.М.Ша-повалов никогда не писал на потребу дня и опять же, необычно ломая устоявшиеся рамки изображения событий времён Великой Отечественной войны, показал предельно обнажённую правду о тех трагических событиях.
При общественном обсуждении романа в библиотеке им.Ленина, о чём сообщала «Литературная газета» в 1990 году, было отмечено: «…Не меньшей удачей «Подъёма» стала публикация романа местного автора В.Шаповалова «Белые берега» (хотя и была попытка некоторых участников «круглого стола» снизить его значимость). Белгородец Владислав Шаповалов написал свой роман ещё в 1967 году. Намыкался с его публикацией предостаточно. Причина же в том, что автор нетрадиционно рассказал о жизни советских людей, оказавшихся на оккупированной территории в годы войны.
- На судьбе героя «Белых берегов», - сказал В.Гордеичев, - завязаны многие узлы глубинной народной жизни, и это - главное достоинство романа».

Полностью роман вышел только в 2008 году. А самый тиражный сейчас и читаемый журнал «Наш современник», поздравляя Владислава Мефодьевича с юбилеем, отметил, что он - «автор резонансно прозвучавшего романа о Великой Отечественной войне». Об этом произведении очень точно было сказано в своё время: «Роман «Белые берега» более тридцати лет назад взломал стереотипы изображения Великой Отечественной войны, стереотип, от которого не отступил почти ни один писатель, и показал нам войну, какой она была на самом деле, за что автору следует поклониться. И сейчас Владислав Мефодьевич пишет нестандартно, ершисто, подчас резко, но всегда правдиво и откровенно».

Поэма в прозе

Есть у В.М.Шаповалова и совсем необычное для жанра да и для русской литературы повествование «Медвяный звон». Это поэма в прозе. Гимн русской природе, великому и простому русскому человеку-воину, защитнику родного Отечества. За эту повесть автор в 1982 году получил звание лауреата Всероссийской премии Госкомиздата и Союза писателей РСФСР.
А рассказ «Руки матери» о нашей героической землячке Наталье Константиновне Травкиной, у которой гитлеровцы расстреляли четырёх детей (грудного на руках матери, пуля прошла через ладонь матери в головку младенца, смешав кровь матери и ребёнка), мы бы отнесли в ряд классических вещей, таких, как «Судьба человека» М.А.Шолохова и «Русский характер» А.Н.Толстого.
…За пределами изданного не так давно пятитомника сочинений В.М.Шаповалова осталось ещё целое наследие как художественных работ, так и «громадьё» острополемической публицистики. А печатная продукция созданного им Издательского дома Шаповалова имеет чётко выраженную нравственно-патриотическую, художественную направленность в лучших традициях российских издательств.

Справка «Белгородских известий»

Владислав Мефодьевич Шаповалов родился 30 ноября 1925 года. Семнадцатилетним ушёл на фронт, служил бронебойщиком роты противотанковых ружей 828-го стрелкового полка 197-й Брянской дивизии. При форсировании реки Висла тяжело ранен, получил боевые награды, войну закончил офицером. После окончания университета тридцать лет работал в школе. Автор более тридцати книг, член Союза писателей СССР и России, лауреат трёх журнальных, а также двух Всероссийских премий.
Одним из первых в стране стал частным издателем (1991), приобрёл типографию, издал сотни книг разной тематики общим тиражом более двух миллионов экземпляров.
С 1997 года - учредитель и главный редактор Белгородского общественно-политического, литературно-художественного и научного журнала «Звонница».
Отмечен знаком Министерства культуры Российской Федерации «За достижения в культуре» (2000), а также удостоен высшей общественной награды Российской Федерации - памятной медалью-крестом с занесением в энциклопедию «Лучшие люди России» (2006).

Виктор Овчинников,
председатель Общественной палаты Белгородской области

Отчество

На Западе нет обычая обращаться к человеку по имени-отчеству. Там отчеств нет. У моей хорошей приятельницы есть в Америке знакомые. Как-то они приехали к ней в гости. Она обращается:
- Слушайте, Чак…
Спрашиваю: вы так близко знакомы, что не обращаетесь по имени-отчеству?
- Да нет, там так не заведено.
И пошло:
- Дик, Дик, Дик…
- Пол, Пол, Пол…
- Боб, Боб, Боб…
Издёвка или насмешка?
Это пригодно для пустопорожних телесмехачей, чтобы они там перегукивались друг с другом.
Кто-то из космополитов вразумил нам, непутёвым, что и нас, писателей, следует называть, как там, на просвещённом Западе: Вильям Шекспир, Анатоль Франс, Адам Мицкевич… А то не культурно получается.
И пошло-поехало: Николай Гоголь, Антон Чехов, Василий Шукшин…
Что они - мои приятели, близкие знакомые, друзья? Ровня, что ли?
У нас же совершенно иначе. По-человечески: Николай Васильевич Гоголь, Антон Павлович Чехов, Василий Макарович Шукшин…
Вы почувствовали разницу? То-то!
Всё это от лукавого, низкопоклонство перед Западом, умышленный подлог с целью родового оскопления. Удар по нашим вековым традициям.
Отчество - это уважение к твоему предку-родителю, давшему тебе жизнь. Признание его. Поклонение старшим. Поклонение роду.
Моего отца уже нет почти семьдесят лет, а ЕГО имя до сих пор звучит в моём отчестве: Мефодьевич! Указывает, что я не из подворотни. Напоминает, что ты сын отца, хотя мы об этом не задумываемся.
Иногда меня из особого уважения к возрасту называют Мефодьевичем. Именем Отца! Какая честь! И как приятно, что именно так называют.
И где бы я ни был, куда бы ни поехал, оно со мною рядом - имя отца. Он шёл со мною маршевой ротой на фронт в красноармейской книжке, сидел рядом со мной в окопе у сердца в нагрудном кармане гимнастёрки, форсировал ночью Вислу…
Это было в Польше летом 1944 года. Рота противотанковых ружей, в состав которой входил и я, форсировала реку Висла. Глубокой ночью несколько лодок отчалили от берега и взяли курс на противоположную сторону, где основательно укрепился противник.
Обнаружив нас осветительными ракетами, немцы открыли шквальный огонь. Особенно досаждал крупнокалиберный пулемёт, установленный на излучине реки так, что пули приходились нам в борт. Но что удивительно! Светящиеся точки шли наперерез нашему движению по-над самой водой прямо на меня и, не доходя метров двести-триста, то забуривались в воду, то отворачивали в сторону. Всё это казалось неправдоподобным.
В диком напряжении я пригнулся в лодке, прячась за бортом, будто доска могла защитить меня, как вдруг почувствовал, что вода начала просачиваться в ботинки.
- Тонем!!!
Так и не знаю, что случилось. То ли в лодку попала крупнокалиберная пуля, то ли она сама дала течь, только я неожиданно для себя скомандовал:
- Прыгайте за борт! Ружья оставить в лодке!
Командир взвода лейтенант Воропаев сидел на корме, вцепившись руками в борт, лицо его было абсолютно меловым или так лишь казалось при освещении очередной ракетой. Он так и не прыгнул в воду.
К нашему счастью под ногами оказалось дно - мы уже подплывали к берегу. Лодку с оружием и боеприпасами дотолкали вручную, а как только она клюнула носом в песок, мигом разобрали свои ружья и тут же, у кромки воды, окопались. Правда, зарыться нам как следует не удалось, под тонким слоем песка оказалась вода. Но я всё же соорудил впереди окопчика небольшой брустверок, вылил по очереди из ботинок воду и, когда взошло солнце, начал обсушиваться.
В нагрудном кармане гимнастёрки, у сердца, кроме писем от матери, находились красноармейская книжка и комсомольский билет. Замечу: в жизни я сначала получил не паспорт, как это обычно бывает, а красноармейскую книжку, до паспорта было ещё три года службы. Небольшой скарб я разложил на песчаном бруствере для просушки и увидел расплывшиеся от воды буквы. Взгляд остановился на имени отца. С особым чувством теплоты и горькой печали вспомнил дорогие для меня черты. Отца уже не было в живых, тем тяжелее становилась память о нём.
Ты плыл со мною вместе в лодке, форсировал Вислу, вместе со мною намок и теперь просушиваешься рядом… Мой МЕ-ФО-ДИЙ.
Ты прости меня, отец, что я тогда не думал о тебе, а был весь в немецкой пуле. И сейчас, много-много лет спустя, у меня открытой раной неизъяснимая боль в сердце и тяжесть, что ты так мало прожил по сравнению со мной, что так мало видел и знал, что прожил всего 42 года, в то время как я отсчитал уже два твоих срока, неся вину перед тобой за то, что погиб ты за меня и нашу семью, чтоб мы остались на свете нетронутые гибельной судьбою…
А потом имя отца при демобилизации - вошло в паспорт, наконец, в трудовую книжку, профсоюзный билет… мы всегда вместе, неразлучны. Всю жизнь.
Звучит имя моего отца и в Брянске, где живёт родная сестра Светлана Мефодьевна. Человека нет, а о нём идёт напоминание живущим, и чем больше у человека детей, тем чаще звучит это святое слово - ОТЧЕСТВО.
И я ставлю его имя рядом со своим на заявлениях и прочих официальных бумагах. Когда я представляюсь или когда у меня спрашивают, как меня зовут, и я отвечаю: «Мефодьевич», обычно происходит заминка. Затем следует восклицание: «О! Редкое отчество». Но вот в середине восьмидесятых годов прошлого столетия пришлось мне побывать в Туркмении. На одной из стоянок Большого канала я встретил русского мужика-лодочника, среди его четверых детей бегал по песчаному берегу пятилетний Мефодий! Сердце зашлось.
Потом я встретил ещё и ещё раз несколько сопливых Мефодиев. Святое имя будто возродилось.
Как-то я заверял у нотариуса какую-то справку. Пока её готовили, ждал в коридоре. Такой порядок. Слышу, клиентов вызывают через громкоговоритель. И не по фамилии, а уважительно - по имени-отчеству. Дошла очередь и до Мефодьевича. И как оно величественно прозвучало при всех посетителях, хотя никто не заметил этого. Может, кому царапнуло слух нечастое Мефодьевич. И думал ли когда мой Мефодий, что спустя десятки лет после его кончины будет звенеть его имя!
А как созвучно, уважительно, любовно слышатся отчества на русском языке: Василий Андреевич, Анна Павловна, Анатолий Егорович…
И моё имя звучит в отчестве моих детей! И меня не станет, а оно будет звучать…
Ты всегда шёл со мною рядом. Отчеством. Но я чувствовал тебя, как старшего, над собой. Ангелом-хранителем. Я был отчаянным малым, нередко залетал не в ту степь, отчего умнел, потому что это шло от тебя: ты же был мудрым человеком! Ты, конечно, не поучал меня. Но ты был во мне! И этим наставлял. Я сверял себя по тебе.
Я долго пытался найти, что же обозначает твоё имя? Ну, Владислав, тут всё ясно. А Мефодий?..
И вдруг, спустя годы уже после тебя, я обнаружил: имя Мефодий в переводе с греческого означает «упорядоченный». Есть и синоним этого слова, образованный непосредственно от греческого - «методичный» (methodikos), то есть строго последовательный, систематический, точно следующий заранее установленному плану, системе.
А я-то, беззаботный несмышлёныш, по глупому малолетству, и не обращал внимание при твоей жизни на то, что печатало моё подсознание - летопись родного гнезда… И теперь по крупицам твоих движений, по скобке морщин на челе в минуты предрешений, по лучезарному свечению карих глаз восстанавливаю твои черты и отыскиваю их в себе - ведь ты, по природе, не мог не передать их мне вместе со своим именем.
Спасибо тебе, МЕТОДИЙ!
Зачерпнув глыбу истории, замечательный наш писатель-земляк Владимир Устинович (УСТИНОВИЧ! Не как-нибудь!) Калуцкий идёт ещё дальше: «А какая же уверенность в человеке без отчества? А ведь тут важно ещё и произношение букв кириллицы. И если мы прочтём концовку «ВИЧ» вразбивку, то получим три слова: Веди… Иже… Червь. То есть - мудрый, как змий (змея - символ мудрости, благородства, энергетической - оккультной - мощи, неподкупности, тайных знаний и медицины).
Святой Нил Сорский читал ещё точнее - мудрый мудростью отца. И в таком случае обычное сочетание, скажем, Иван Петрович Лыков, воспринималось славянами, как Иван, МУДРОСТЬЮ СВОЕГО ОТЦА ПЕТРА МУДРЫЙ Лыков. То же и в женском варианте - «ВНА»: Веди… Наша… Аз - разумная, как отец (Марфа Исааковна Борецкая - МАРФА, РАЗУМНАЯ, КАК ЕЁ ОТЕЦ ИСААК, Борецкая). Величание без отчества - это выпадение из русской традиции, из нашего алфавита. Без отчества можно писать разве что латинскими буквами, не имеющими словесного выражения - вот нас и пересаживают на них, выбивая самую основу славянского бытия. Всё больше газет и телеэкран особенно пестрят чужими нашему глазу w, g, j да z, в которых нет никакого смыслового содержания. И новая «русская литература» пишется уже на неком суржике в традиции скорее Стивена Спилберга, нежели Ивана Сергеевича Тургенева».
Отчество имеет сакральный смысл. Это племенной знак.
Отчество - это связующее звено родовой цепи, прервать её закордонными веяниями - значит ударить по вековечной традиции предков да и потомков.
Слово «отчество» близко и родственно со словом «Отечество». Разница в одной букве! Вот до каких высот поднимает тебя ОТЧЕСТВО!
Владислав Шаповалов

Письмо в газету

Писатель первой величины

Прочитав книгу «Медвяный звон» в пятом томе сочинений В.М.Шаповалова, я был изумлён мастерством описания жизни пчёл, пасечника Тихона Чупрова, подростка Жени. На 180 страницах как бы наяву видишь те замечательные картины природы, нарисованные прозаическим текстом.
Для примера страница 45: «Матка, точно литая пулька, неторопливо передвигаясь по сотам, проверяя каждую ячейку. Со всех сторон, лучами, её окружала свита. Мордочками к солнцу. Матка прорывала кольцо окружения и следовала дальше, искала свободные ячейки, а свита настигала её снова, ощупывая усиками, протягивая хоботки, подавая на ходу, чтобы не терять время, питательное молочко, расчёсывала волоски и умывала. А она отыскала в это время свободную ячейку, очищенную и специально отполированную до сияния лаком-прополисом и тем продезинфицированную, опустила в неё острие брюшка и отложила яичко. Поставила на донышко жемчужно-перламутровый столбик. Приклеила его. Тихон Чуприн улыбнулся ему, ещё сырому, с теплом матери, яичку. Когда он смотрел пчёл, лицо его было строгим и одухотворённым. А глаза улыбались. Каждой вести. Каждому движению. Женя глянул на морщинки у его глаз. Они хранили, казалось ему, какую-то тайну».
Так на каждой странице от начала до конца мастерски выписаны все нюансы пчелиного сообщества, его высочайшей организованности и ответственности. Нет смысла пересказывать то познавательное и воспитательное значение книги, которое она оказывает на каждого. Её надо читать школьникам и преподавателям, студентам и профессорам, пасечникам и хлеборобам. Она поможет видеть красоту окружающей жизни, воспринимать мельчайшие элементы природы, философски осмысливать нашу среду обитания. И быть добрее, душевно богаче.
Вячеслав Мефодьевич обладает удивительной наблюдательностью и умением всё интересно изложить. Возьмите любое его произведение, то ли эпическую поэму, повесть, рассказ или коротенькую миниатюру, в них обязательно есть изюминка.
Трудно даже представить, что издательский дом Шаповалова сосредоточен в его квартире, откуда выходит общественно-политический, литературно-художественный и научный журнал «Звонница» объёмом 300 и больше страниц. Из этого журнала мы узнаём о белгородских писателях, публицистах, ранее мало известных или опубликованных впервые, и видим, какие одарённые творческие люди на Белгородчине.
Знакомство с произведениями Вячеслава Мефодьевича Шаповалова показывает, что мы имеем писателя первой величины и можем гордиться тем, что являемся его современниками и земляками.