Продолжаем знакомить читателей с белгородскими женщинами-учёными, достигшими звания доктора наук. Наша сегодняшняя героиня — личность не просто известная, но даже легендарная. В этом году исполняется 50 лет с начала преподавательской деятельности профессора кафедры русского языка и русской литературы историко-филологического факультета педагогического института НИУ «БелГУ» Веры Харченко. За эти годы она не только взрастила тысячи влюблённых в русский язык учеников, но и стала инициатором общественного внимания ко многим социально-философским проблемам. Книги её авторства, затрагивающие отношения между людьми, этику поведения, психологию общения, несут в себе заряд доброты, открытости и неизменного оптимизма. И самое главное, всё, что соз­даёт Вера Константиновна, очень доступно, живо, полезно. Этот талант изложения научных изысканий доктора филологических наук Веры Харченко ценят любители русского языка не только в нашей стране, но и за рубежом.

Педагогов носили на руках
— Вера Константиновна, вы были педагогом у многих белгородских журналистов, отмечающих высокую планку, которую вы ставили на пути познания русского языка. А кто определял высоты, к которым нужно стремиться вам самой?
— После учёбы, и весьма строгой, в Новосибирском пединституте поступила в аспирантуру Ленинградского педагогического института им. А. И. Герцена. Там моими учителями были профессор Сакмара Георгиевна Ильенко, профессор Люция Акимовна Киселёва. Потом в Белгороде продолжала учиться у Марии Сергеевны Гордеевой. Этих педагогов считаю классиками преподавания, которые возносили чтение лекций в ранг искусства, делали их исключительно интересными. Если же брать педагогов «со стороны», то моим идеалом был и остаётся профессор Александр Тимофеевич Хроленко — замечательный учёный, который заведовал кафедрой русского языка Курского пединститута.
— Почему для педагогической деятельности и науки вы выбрали именно русский язык?
— Потому что он настолько богат, что его изучать можно долго-долго, и конца не видно. Однако сейчас он нуждается ещё и в нашей защите, поскольку нависает угроза ослабления влияния русского языка. В некоторых странах его рассматривают чуть ли не как диалект. Когда я работала во Вьетнаме, отношение к нам, русским, в те годы было очень возвышенное, а в момент подписания договора о помощи 4 ноября 1978 года нас, советских педагогов, буквально носили на руках. Так получилось, что нам выпало преподавать, работать во вторую смену, а электричества не было, на последних парах ни читать, ни переводить нельзя было, и мы пели! Да-да, мои вьетнамские студенты пели наши песни: «Солдат вернётся, ты только жди!» И винтовки были у окон аудитории. Это был март 1979 года.
— Вы выпустили пятитомный труд «Антология современной речи». Скажите, что привлекло вас в сборе образцов разговорной речи?
— В течение трёх лет, с 2012 по 2015 год, я записывала речь сограждан, за вычетом сквернословия, по 58 критериям. Это своего рода отражение всего, что происходит в нашей жизни. Вообще, мы в своей речи можем снабжать соотечественников свежими высказываниями, например, о многодетности: «Даст Бог зайку — даст и лужайку!» Или о языке древние говорили: «Язык — венец воспитания». Или об одежде: «На тебе давно не было ничего ярко-нового!» Вся красота русского языка в его удивительном разнообразии.
О сквернословии в чёрных перчатках
— Отдельное направление ваших исследований — детская речь? Кто или что побудило вас ею заняться?
— Началось всё едва ли не случайно. Ведущий специалист по детской речи Стелла Наумовна Цейтлин (как-то мы ехали вместе на автобусе в Харьков) спросила: «А ты записываешь Костю?» Сыну было тогда три года. «Нет, говорю, он у меня ничего такого не говорит». «Неправда! Прислушайся — и ты услышишь такое!» И я начала слушать! И потом были словари детской речи, книги, статьи, конференции в Санкт-Петербурге, диссертации, защищённые Ириной Чеботаревой, Натальей Голевой, Еленой Озеровой. В общем-то открылся удивительный горизонт знаний. Тогда же я почувствовала, что учёные, занимающиеся детской речью, самые дружные. И потом, дети нас тоже воспитывают, вдохновляют, развлекают. А сколько сравнений детской речи с историей языка, с художественным текстом, с диалектизмами, с речью лиц, изучающих русский язык как иностранный! Вот сын сказал про рассвет: «Утреет!» Я потом нашла это слово у Блока. А недавно мой четвёртый внук произнёс: «Уже утреет!» Всё это интересные аспекты исследования! Однако сейчас, признаемся, заметен провал детской речи, уход ребёнка в виртуальное пространство, и с этим надо что-то делать.
— Вы считаете, что можно как-то повлиять на этот процесс?
— Считаю. Хотя бы попытаться повлиять, не спускать на тормозах.
— Как-то вы консультировали меня по поводу статьи о таком явлении, как сквернословие. Как вы пришли к этой теме?
— В 1990-е годы кафедре поручили вести межфакультетский курс. Когда началась перестройка, разрешили расширять курсы, а у меня был курс «Культура речи». Вот тогда я и подготовила лекцию по сквернословию для спортивного факультета, надела чёрные перчатки как символ моего отношения к этому явлению, и вперёд! Обсуждали бурно, но в основном из-за чёрных перчаток. С этого всё и началось. Сейчас проводятся дни, недели борьбы со сквернословием, круглые столы. В конце 2000-х годов в Белгородской области была развёрнута целая кампания по борьбе со сквернословием, и это в условиях отсутствия внятной культурной политики на федеральном уровне. Была принята даже специальная целевая программа. Это очень ценный опыт, не следует его забывать. И наша кафедра принимает в этом деле самое активное участие. Ходил даже слух по стране, что в Белгороде не сквернословят. Ах, если бы это было так! Кстати сказать, не всем федеральным СМИ это нравилось. Приезжала сколько-то лет назад делегация из Москвы, телерепортёры: «Кто у вас главный специалист по сквернословию?» Назвали меня. И вот теле­съёмка. Я рассказывала, как мы боремся за чистоту речи, но вопросы были с подвохом. «Расскажите о происхождении какого-нибудь ругательства» (считается, что я назову это слово!). «За какие слова надо штрафовать, а какие можно допустить?» И так далее. Очень хотелось моим собеседникам, чтобы я произнесла эти слова. Однако ловушка не сработала. Сквернословие — закрытая тема. Бороться можно и нужно, а вот обсуждать, как и почему, смаковать эти слова не следует.
Родословные студентов
— Почему вам важно зажечь молодёжную аудиторию, даже немного эпатируя, как с перчатками?
— Не люблю скуку, когда говорят и пишут одно и то же. Мне важно, чтобы студенты учились с интересом, поэтому периодически вносила что-то творческое. К примеру, 20 лет назад читала курс в Белгородском филиале Орловской региональной академии государственной службы. И надо было придумать задание для зачёта. Стандартные темы «Что считать культурой речи?», «Каково ваше отношение к культуре речи?» вызывали отторжение, про это все писали одно и то же. Тогда я дала задание написать сочинение на тему «История моей семьи». И получила дивные тексты с прекрасным русским языком, у меня сохранились их копии. Потом по мере моей педагогической деятельности сочинений становилось больше и больше. История Родины, межнацио­нальные браки, воспитание детей, многочисленные рассказы, вплетённые в сюжет… О, здесь было немереное пространство! Диссертации трёх моих аспирантов были посвящены семейному родословию: Алины Павловой, Нины Рухленко и Екатерины Черниковой. Был создан фонд семейного родословия от студентов объёмом 30 томов. Некоторые тексты запомнились навсегда и меня же воспитывали. Например, рассказ об Ульяне Марковне Патрихалиной, которая лечила людей, родила и воспитала 11 детей, причём никто из них в голодные 1930-е годы не умер. Ульяна Марковна проводила на фронт четверых сыновей, дала каждому по иконке и не велела с ней расставаться. И все вернулись живыми.
— Докторская диссертация была для вас когда-нибудь особой целью?
— Я не думала о докторской, но мне очень хотелось стать автором книги, монографии. И я согласилась засесть за докторский труд. Там были множественные подсчёты, сравнение с древнерусским языком. Доказательство того, что, во первых, количество значений в слове влияет на судьбу слова, во вторых, что 75 % слов и в древнем языке, и в современном должно быть с одним значением, а ведь из этого следует понимание того, что у нас такая тяга к заимствованиям. Ну и была предложена классификация метафор, включающая 15 позиций, когда говорящие прибегают к метафорическому коду: информативная, мнемоническая, номинативная, эмоционально-оценочная, аутосуггестивная… Когда умерла мама, мы с восьмилетним сыном остались совершенно одни. Докторская мне очень помогла морально, несмотря на трудности её подготовки и защиты в конце 1990 года. Это позволило в постперестроечное время не подрабатывать в коммерческих вузах, а писать новые книги, защищать аспирантов. И сейчас есть прекрас­ное ощущение, что всё сложилось правильно, у меня есть сын и невестка — кандидаты наук, есть четыре внука от 20 до 4 лет. А это самое светлое, самое главное в жизни, что даёт опору, позволяет ставить и решать труднейшие вопросы бытия русского языка.
Просто о сложном
— Вы автор популярных книг, которые воспринимаются как бестселлеры: «Поведение от реального к идеальному», «Как заниматься наукой». Как они появились?
— Тут, конечно, повлияло преподавание курса «Культура речи». Мне начинало казаться, что мы окружены мифами, а жизнь — она немного другая. И появились разделы в книге: «Культура молчания», «Культура отказа»… Да-да, наших соотечественников надо учить говорить «нет», когда отказ нацелен на святая святых. Проблема поведения очень важна, особенно сейчас. Ситуация с компьютерами, прочно вошедшими в жизнь, ослабила нашу коммуникативную устойчивость. Мы стали хуже общаться, а это всё чрезвычайно коварно для социума. И по науке так же. Как ею заниматься? Это роковой вопрос, на который ответ я могла дать после долгих поисков. И всё ждала (в переносном смысле), что будут вопросы: как, что и сколько читать, как конспектировать, как внедрять достигнутое… Но вопросов не было, и я засела за книгу. Здесь важен ещё и стиль изложения. Сейчас гуманитарная наука излагается таким подчас чудовищным языком, что отпадает желание ею заниматься. Как писать о хорошем, не впадая в слащавость, не скрывая недостатки, не утаивая проблемы… Это задача нашей лингвистики в частности. Я пытаюсь как-то соответствовать требованию «просто о сложном», но мои книги порой воспринимаются как научно-популярные и только. Так получилось с книгой «Функции метафоры», по ошибке обозначенной как учебное пособие.
— Что вы можете сказать тем, кто захочет следовать по вашему пути?
— Я только приветствую этих людей. Есть такой анекдот. «Продаются мозги: математиков — два пятьдесят рублей за килограмм, физиков — два пятьдесят за килограмм, филологов — десять рублей за килограмм. Почему? А вы насобирайте мозгов филологов!». Ему много лет, но по существу он верен. Нашей науке нужны люди, конечно, молодые, пассионарные, ценящие настоящий момент. «Уж до чего шероховато время», — писал Мандельштам в далёком 1931 году. А ведь действительно: настоящее время шероховато. И сейчас оно требует множества решений. Каких? А вот, например, исследований по детской речи: как изменилось детское мышление в период закрытия ребёнка в виртуальном пространстве? Одинаково ли говорят дети в Белгороде и в Челябинске (Новосибирске, Южно-Сахалинске)? По разговорной речи — какие рассуждения воспринимаются как актуальные? Снизилась ли агрессивность русских людей? По языку художественной литературы: почему люди продолжают читать Дарью Донцову? Почему востребован этот жанр? Каков идеал современного человека? По этике — как развивать в себе пассионарность? Вопросов много, жатвы тоже, дело за пахарями.

СПРАВКА
Вера Харченко родом из Калинина (ныне Тверь). С отличием окончила Новосибирский государственный педагогический институт, в 1970 году поступила в аспирантуру при кафедре русского языка Ленинградского ордена Трудового Красного Знамени государственного педагогического института им. А. И. Герцена. В 1973 г. защитила кандидатскую диссертацию на тему «Характеристика производных оценочных значений имён существительных в русском языке». С этого же года работает в НИУ «БелГУ». В 1978–1979 годах преподавала русский язык во Вьетнаме в Ханойском педагогическом институте иностранных языков. В 1990 году в Москве (МГПУ) защитила докторскую диссертацию «Переносные значения слова: развитие, функции, место в системе языка», став первой женщиной — доктором наук среди педагогов белгородского пединститута.
В 1995 году её аспирантка Нина Позднякова первой в истории Белгородского государственного педагогического университета имени М. С. Ольминского защитила кандидатскую диссертацию. Всего же Вера Константиновна стала научным руководителем для 2 соискателей докторской степени и 17 кандидатских. 20 лет была председателем диссертационного совета, на счету которого 285 защит.
Занималась научно-исследовательской работой: теорией метафоры, детской речью, языком художественных текстов, вопросами элитарной речевой культуры. Вела курсы современного русского языка, культуры речи, методики научно-исследовательской работы. Автор 770 опубликованных работ. Среди них — «Виды лингвистического разбора в пояснениях и образцах»; «Переносные значения слова»; «Функции метафоры»; «Словарь детской речи». За «Словарь богатств русского языка: редкие слова, метафоры, афоризмы, цитаты, биографемы» автор награждена медалью «Участник ВВЦ» (2004). Автор четырёх сборников стихов.
Награждена медалью Социалистической Республики Вьетнам, медалью «За заслуги перед Землёй Белгородской» I степени, медалью победителя литературной премии им. Бориса Корнилова (2016 год), дипломом I степени за участие в конкурсе в честь митрополита Макария (Булгакова), дипломом лауреата конкурса им. Н. Н. Страхова, другими наградами. Является почётным профессором НИУ «БелГУ».