Сегодня мы пригласили на редакционный «гостевой диван» человека, который в особом представлении не нуждается. Достаточно просто сказать: Владимир Молчанов - и многие белгородцы сами продолжат представление: поэт, переводчик, публицист, деятель культуры, бессменный председатель Белгородского регионального отделения Союза писателей России на протяжении почти двадцати лет. Его произведения переводились на немецкий, болгарский, польский, азербайджанский, украинский и другие языки. Когда я читаю стихи и особенно поэмы Владимира Молчанова «Баян» и «Присяга», то чувствую, как плавится его (и моя как читателя) душа в перипетиях судьбы и времени, которые ему выпали.

- Владимир Ефимович, хочу спросить об одной из ваших наград - памятной золотой медали, учреждённой в честь 100-летия Александра Трифоновича Твардовского, одного из самых талантливых русских поэтов ХХ века. Но, как это ни обидно, несколько подзабытого сегодня, а вернее, отодвинутого куда-то «во второй эшелон» нашей отечественной литературы и истории. Мол, это «продукт» советской эпохи, тем только и интересен.
- Когда я слушаю подобные рассуждения, то невольно вспоминаю поговорку об Иванах, родства не помнящих. Что значит «продукт» советской эпохи? А какой великий кинематограф, театр, музыку дала та эпоха! Каких писателей и поэтов подарила! Достаточно вспомнить хотя бы Шолохова и более поздних - Распутина, Вампилова, Белова, Рубцова, Высоцкого, почти наших земляков Евгения Ивановича Носова (курянина) и Гавриила Николаевича Троепольского (воронежца)… Ну, и Твардовского, естественно. Когда Иван Алексеевич Бунин, весьма прохладно относившийся к Маяковскому, Есенину, Цветаевой, даже к Блоку, прочитал поэму «Василий Тёркин», то пришёл в такой восторг, что не побоялся высказать своё мнение в эмигрантской, отнюдь не просоветски настроенной, прессе о том, что это настоящая поэзия, в которой живёт и национальный русский характер, и дух, и истинный патриотизм. И это говорил не просто великий писатель, ставший классиком при жизни, но ещё и стилист № 1 в нашей литературе.
А ведь Твардовский был не только легендарным поэтом, публицистом, критиком, но и не менее легендарным редактором журнала «Новый мир». Никогда этот журнал не переживал такого подъёма и славы, как при Александре Трифоновиче. Его зачитывали до дыр, передавая из рук в руки. А уж опубликоваться в нём было всё равно, что слетать в космос. Автор, что называется, просыпался наутро знаменитым на всю страну. И так было не только с Солженицыным после его «Одного дня Ивана Денисовича», но и с многими-многими другими. Как говорили, у Твардовского был фантастический дар открывать таланты. Константин Воробьёв, - один из самых правдивых и пронзительных авторов фронтовой прозы, рассказывал, как он ходил со своей повестью «Почём в Ракитном радости» - о трагедии мальчишек - кремлёвских курсантов, брошенных на оборону Москвы необученными и обезоруженными, - по всем московским журналам. И нигде её не брали, объясняя, что такая правда о войне не нужна. И тогда отчаявшийся начинающий писатель, живущий на тот момент в Вильнюсе, отважился послать рукопись в «Новый мир». И вдруг через какое-то время получил телеграмму за подписью Твардовского: «Приезжайте. Будем публиковать вашу повесть. Командировочные гарантируем…».
И, представьте, Константин Дмитриевич, прошедший через всю войну, через фашистский плен, откуда трижды бежал и трижды был избит до полусмерти, заплакал, как ребёнок, получив эту телеграмму. От радости, что повесть увидит свет и что такой великий и занятой человек подумал о его материальных затруднениях. И, по воспоминаниям, Александр Трифонович был таким внимательным и обязательным со всеми авторами и сотрудниками журнала. И за каждого, если видел в нём талант, боролся до конца, невзирая на политическую конъюнктуру. Так было с Анатолием Жигулиным, Алексеем Прасоловым, Валентином Свечкиным… Дважды его снимали с должности главного редактора, но он так и остался верен своим принципам.
- И опять обыватели скажут, что принципы принципами, но как не снять, если Твардовский, как и Фадеев, мог на недели уходить в запой после того, как ему устраивали очередную показательную «порку»…
- Лично я ни с Фадеевым, ни с Твардовским за рюмкой не сидел. И вообще считаю, что все эти слухи, мягко говоря, преувеличены. А уж к творчеству и вовсе не имеют никакого отношения.
Сразу возникает вопрос: а когда ж они работали, оставив такое богатейшее и гениальное наследие? Тот же Есенин, который прожил всего-то тридцать (!) лет. Я как-то подумал, ну пусть какой-нибудь трезвенник сядет и попробует от руки переписать всё, что создал Сергей Есенин. Не придумать, не пережить, не выстрадать, а просто переписать! Сколько это времени займёт? И на какие деньги он будет всё это время содержать себя и своих близких?
- В самом деле, интересное предложение… Но давайте поговорим о другом. Сегодня литературное слово, если можно так выразиться, сильно упало в цене. На юбилейный вечер Евгения Евтушенко (казалось бы, уж самого разрекламированного в своё время) в Центральном Доме литераторов в Москве едва-едва собралось человек четыреста, да и то в основном по специальным приглашениям. В чём дело, меньше стали читать, охладели в высоких чувствах?
- Читать, к сожалению, стали действительно меньше. Но дело, думаю, не только в этом. Не в том, что поэтическое слово упало в цене. Хотя, если брать материальную сторону, то оно, конечно, упало. Поэты живут буквально на копейки. А читателю, зрителю, слушателю навязываются совсем другие ценности.
Я не хочу сказать, что в советское время всё было идеально. В том числе и в пропаганде литературы. Но она была. А сегодня пропагандируется всё что угодно, только не литература. Так как же писатели могут быть властителями душ, если их и близко не подпускают к телевизионной трибуне, на страницы центральных газет?.. И только ли центральных! Раньше, если у кого-то из белгородцев выходила книга, то почти вся местная пресса откликалась на это событие. Выходили если и не подробные рецензии (пусть и критические), то хотя бы небольшое сообщение и подборка стихов из нового сборника.
А что касается читателей, и в первую очередь молодых, то я не согласен, что поэзия им не нужна. Мне достаточно часто приходится бывать с выступлениями в районах, в студенческих аудиториях, в школах, и я вижу, как люди воспринимают поэтическое слово, как сами тянутся к творчеству. При нашем отделении Союза писателей, к примеру, действуют две литературные студии «Младость» и «Слово». «Слову», кстати, недавно исполнилось двадцать лет, и сколько за это время выросло талантливых поэтов! Некоторые из них уже сами стали членами Союза писателей России: Василий Лиманский, Николай Гладких, Людмила Брагина, Михаил Кулижников, Татьяна Огурцова, Ирина Чернявская, Виктор Череватенко…
Но дело, разумеется, не в членстве, а в том, что не иссякает поток желающих прикоснуться к роднику поэзии. Кто-то приходит поучиться, а кто-то просто поговорить о литературе, послушать других. Двери открыты для всех, мы никому не отказываем. Так же, как и во время фестивалей авторской песни «Оскольская лира» и «Нежегольская тропа», в рамках которых всегда работают творческие мастерские, где оцениваются не просто музыкальные способности, но и литературные тексты.
- Вы заговорили о студиях, а я вдруг вспомнила признание Андрея Вознесенского: «Стихи не пишутся, случаются…». Как случились ваши первые стихи и как случилось, что вы стали поэтом? Был у вас какой-то литературный кумир, которому хотелось подражать?
- Был, и не один. Они и сейчас остаются. Но не потому, что хочется кому-то подражать, а потому что люблю и с великим наслаждением перечитываю их всю жизнь: это и Есенин, и Рубцов, и Твардовский, о котором мы столько говорили, и Тютчев, и, конечно, Пушкин… Список могу продолжать и продолжать.
- Но первым был всё-таки Сергей Есенин?
- Нет, самое первое и, быть может, самое сильное потрясение я получил, читая Михаила Юрьевича Лермонтова. Невозможно было поверить, что так просто и философски глубоко писал, по сути, юный человек. В 18, 19, 20, 25 лет! Для меня и сейчас загадка, как в «Герое нашего времени» он сумел поставить нравственный диагноз целому поколению. Но ещё большая загадка, как этому юноше удалось постичь тайны женской психологии?! Вспомните Беллу, Веру, княжну Мэри… А безраздельная любовь к Есенину пришла чуть позже. И он стал настолько мне близок и понятен, что показалось, что и я так могу написать. Сейчас даже думать об этом смешно. А тогда - что возьмёшь с самонадеянного мальчишки. Ну, а если возвратиться к вашему вопросу, то поэтом я стать совсем не стремился и стихи писать не собирался.
- Подождите-подождите, но ваши первые публикации появились в газетах, когда вам было лет семнадцать!
- Да. Но с детства мечтал стать музыкантом. Играл на гармошке, потом на баяне. А после восьмого класса поступил в Белгородское культпросветучилище, откуда перешёл в музыкальное училище. И как раз в те годы возомнил себя композитором-песенником.
Стихи известных поэтов часто не укладывались в мои мелодии, и тогда я решил попробовать писать их сам. Попробовал, что-то получилось, педагоги стали поддерживать. Одну из моих совсем ранних песен даже взяли в репертуар хора культпросветучилища. Гордости моей не было предела! Но всё-таки я считал себя, прежде всего, музыкантом. А стихи чем-то вынужденным. И видите, как получилось. После музучилища и службы в армии окончил отделение журналистики Воронежского госуниверситета, работал в газетах, в культуре, а потом полностью ушёл в литературную деятельность. Стихи продолжаю писать до сих пор, а музыкантом так и не стал.
- Как же не стали, если музыкой пронизано всё ваше творчество. Не случайно именно вам несколько лет назад была вручена Всероссийская премия имени Алексея Фатьянова «Соловьи, соловьи…», которая присуждается за вклад в песенное творчество, поскольку сам Фатьянов был, прежде всего, непревзойдённым поэтом-песенником. В своё время и стихи Владимира Молчанова, ещё совсем молодого поэта, вдохновили на совместное творчество замечательного советского композитора Николая Поликарпова - автора знаменитого «Оренбургского пухового платка». Вот и его песню «Улетают мои журавли» на слова Владимира Молчанова довольно часто исполняли по радио.
- Да, Николай Петрович Поликарпов, действительно, написал несколько песен на мои стихи. Кроме «Журавлей» были и «Село моё Вербное», и «Родник». Посчастливилось поработать и с другим московским композитором, Юрием Бирюковым, ведущим популярной радиопередачи «Песня далёкая и близкая», а также с классиком советского песенного творчества Александром Петровичем Аверкиным. Ну, а что касается белгородских композиторов, то практически все они использовали мои поэтические тексты для своих произведений: это и Евгений Рыбкин, и Александр Шувалов, и Юрий Мишин, и Иван Веретенников, и Александр Балбеков, и наш Николай Бирюков.
- Наверное, не только те, кто живёт в Белгороде? Допустим, Григорий Левицкий из Старого Оскола или…
- …Любовь Гребенюк из Ракитного, Ольга Будько из Волоконовки… К сожалению, не могу назвать всех поимённо. Но, пользуясь случаем, всем хочу сказать спасибо. Без них я бы никогда не состоялся как поэт-песенник и значит, был бы от музыки ещё дальше.
- Всех и впрямь назвать невозможно. Но, думаю, ещё одного автора мы должны назвать обязательно.
- Кого вы имеете в виду?
- Владимира Молчанова.
- Но уж себя композитором никак не считаю. Специально музыку на свои стихи я давно не пишу, просто некоторые из них как бы родились с мелодией. И при случае я могу исполнить их в кругу друзей под гитару или рояль.
- Мне они нравятся: «Если падает звезда…», «Зима, зима, зима», «Плакучая ива»…
- Спасибо за добрые слова.
- Да нам-то за что? Вам спасибо за стихи и песни. Но мне бы хотелось перейти от творчества к вашей личной жизни. В одном из стихотворений вы написали: «И пусть меня простят поэты, в том нет ни их, ничьей вины, что жёны их на белом свете поэты больше, чем они…». Вы имели в виду и свою жену, о которой сказали в другом посвящении: «Две надежды теперь у меня: это Ты и на Бога надежда…»?
- Так и есть, Надежда Алексеевна - моя надежда. И неизвестно, состоялся бы я как поэт и как руководитель, если б её не было рядом все эти тридцать с лишним лет.
- А мне рассказывали, что когда вы собрались пожениться, некоторые говорили вам: «Смотри, ты простой сельский парень, вырос в нужде. А она - дочка начальника, будет «тянуть одеяло» на себя»...
- Так разве влюблённые слушают чьи-либо советы! Я тоже не послушал. И правильно сделал. Надежда стала не только моей Музой, но и самым верным, преданным другом, помощником во всём. Причём она никогда не афиширует свою жертвенность. Хотя, наверное, могла бы. Ведь она не просто умная, красивая, прекрасно образованная и необыкновенно скромная женщина, но ещё и очень талантливый архитектор. Не раз занимала призовые места на областных конкурсах и всероссийских смотрах. По её проекту отреставрирован, а, по сути, полностью поднят из руин знаменитый храм Воскресения Господня в Хотмыжске, реконструированы или заново отстроены храмы в Старом Осколе, Прохоровском, Краснояружском, Яковлевском, Ивнянском районах, в областном центре церковь во имя святого Архангела Гавриила у здания Белгородского госуниверситета. Она - автор архитектурного генерального плана посёлка Красное-1, многих современных жилых домов и объектов социально-культурного назначения. Неизвестно ещё, будут ли читать мои книги через сто лет, а храмы, возведённые по проектам Надежды Молчановой, останутся людям на века.
- Приятно, что вы с такой гордостью говорите об архитектурных достижениях своей жены, посвящаете ей лучшие стихи из любовной лирики, но что ещё связывает вас, кроме творчества - её и вашего?
- Да всё! Мы оба любим хорошую литературу, музыку, и не только песенную, но и классику: Баха, Бетховена, Моцарта, Чайковского, что-то из Шостаковича, Прокофьева, а из современных - особенно Георгия Свиридова и Валерия Гаврилина. Вместе мы ходим на концерты, выставки, если удаётся - выбираемся в театр… Вместе волнуемся за своих детей. Нет-нет, они у нас очень хорошие. Но дети есть дети, какими бы взрослыми они ни были. Сын Алексей - в прошлом известный КВНщик, сейчас занимается арт-рекламой. Всегда в творческом поиске, но на «своей территории». Невестка Юля - доцент Белгородского госуниверситета, защитила кандидатскую диссертацию, преподаёт на кафедре физического воспитания. Как видите, каждый занимается своим делом и никаких пристрастий друг другу не навязывает. Кроме того, мы с удовольствием проводим с Надеждой летнее время на даче. Там, правда, мы выращиваем не картошку и не овощи, а только зелень и цветы. А вот на рыбалку я езжу без Нади, с друзьями.
- Не знала, что вы увлекаетесь рыбалкой!
- Я, конечно, не такой «сумасшедший» рыбак, как, скажем, Саша Филатов - наш замечательный поэт, так рано ушедший из жизни. Однако посидеть с удочкой люблю с детства. Всё-таки я вырос в Таволжанке Шебекинского района, на берегу реки Нежеголь, которая в те годы была куда полноводней. А уж рыбы в наших местах водилось - лови, не хочу. Разве что самые ленивые избегали такого соблазна.
- Вы вспомнили поэта Александра Филатова. А я, кстати, обратила внимание, что в некоторых ваших стихах проскальзывают не только его интонации, но и интонации Игоря Чернухина, Николая Перовского… Не заимствования, не подражания, а именно интонации - едва уловимые, почти неосязаемые на слух, но всё же…
- …Так и неудивительно, ведь мы очень много времени проводили вместе, были молоды, ненасытны в спорах, разговорах и всегда настроены на творческие волны друг друга. Наверное, что-то и оставалось на «генном» уровне чувств. Как оставалось от общения с классической литературой, с известными русскими поэтами Юрием Кузнецовым, Фёдором Суховым, Николаем Тряпкиным, с которыми судьба лично свела в разные годы. И не только с поэтами. Мне посчастливилось часто встречаться с Гавриилом Николаевичем Троепольским, общаться с Евгением Ивановичем Носовым, Валентином Григорьевичем Распутиным… С Распутиным я и сейчас поддерживаю самые тёплые отношения. И скажу, каждая встреча с ними - это такая жизненная, творческая школа, такой мастер-класс во всём, что считаю себя самым счастливым человеком.
- Я думаю, в будущем нам обязательно представится возможность поговорить и о судьбоносных встречах. Вы ведь ещё придёте поговорить и посидеть на нашем «гостевом диване»?
- Если пригласите, с удовольствием!